От саммита «Большой восьмерки» не стоит ждать ни прорывов, ни откровений

Теоретически рассуждая, сегодня открывается самое серьезное политическое мероприятие года – саммит восьми (ну, точнее, семи, поскольку Россия в экономической дискуссии особого участия не принимает) экономических лидеров мира. Стоит ли от него чего-либо ожидать?

Для ответа на этот вопрос посмотрим сначала на экономические результаты прошлого года. По итогам обвала рынков в мае 2010 года США начали откровенно эмиссионную программу QE2, в результате действия которой начали надуваться новые финансовые пузыри – на нефти, другом сырье, продовольствии, фондовых рынках. Однако базовый процесс настоящего кризиса – падение совокупного спроса, – не остановился, и в результате часть эмиссии через бюджет пошла на его поддержку, что, в свою очередь, вызвало бешеный рост дефицита бюджета США.

Через месяц эмиссионная программа заканчивается, причем, в соответствии с существующими правилами и стереотипами, денежную политику ФРС должна одновременно и ужесточать, и ослаблять. Пока эта организация уклоняется от решения, но, скорее всего, не позднее осени какое-то решение все-таки придется принять, что приведет либо к повторению дефляционного шока, либо к резкому росту инфляции и падению уровня жизни населения, с последующим дефляционным шоком или сваливанием в гиперинфляционную спираль.

В других странах тоже есть большие проблемы, главные из них – невозможность поддерживать уровень жизни населения, рост безработицы, проблемы с накопившимися долгами. Причем решить эти проблемы в условиях падающего спроса в США (который последние 60 лет был главным мотором мировой экономики) не представляется возможным.

Но и сами США ничего сделать не могут: они бы и рады поднять спрос, но как-то не получается, так что предъявлять им претензии бессмысленно. Можно, конечно, пытаться отобрать у них некоторые привилегии, накопленные за прошедшие с 1944 года, но и тут есть вопросы, поскольку непонятно, что будет выгодно по итогам кризиса.

О проблеме долгов нужно сказать отдельно. Дело в том, что, начиная с 1981 года, эти долги делались исходя из презумпции необязательности их возвращения из доходов заемщиков. Предполагалось, что последние должны их только обслуживать, а возврат основного тела долга должен происходить путем его рефинансирования. Но рефинансирование больше невозможно, так что вернуть накопленные долги просто нереально: для этого нужно больше денег, чем «генерит» современная экономика, притом, что если начать их возвращать, то на экономике это скажется самым негативным образом.

Таким образом, дело не в проблемах конкретной Греции или Исландии. Дело в том, кто первый произнесет слово «дефолт», приведя в качестве аргумента принципиальную невозможность возврата долгов. Потому что этот первый тут же запустит цепную реакцию, которая не оставит камня на камне от современной финансовой системы.

Отметим, что специфической особенностью данной системы является гипертрофированная роль финансового сектора, который перераспределяет в свою пользу значительно большую часть средств, чем это возможно для такой, в общем, вспомогательной отрасли.

В «нормальных» (т. е. во всех в истории) экономических системах доля финансового сектора в общих прибылях корпораций составляла не более 10%, сегодня она больше 50% (в США). Соответственно, доля сектора финансовых услуг в ВВП непропорционально велика, и именно ее сокращение и вызовет основное падение ВВП США по итогам кризиса (хотя и все остальное упадет).

А вот теперь вернемся к G8. Вышеприведенный анализ там, скорее всего, озвучен не будет (просто некому это делать), а значит, разговора по существу там быть не может в принципе.

Более того, буквально за несколько дней до саммита произошла известная история с руководителем МВФ Стросс-Каном, и есть серьезные основания считать, что произошла она потому, что он осмелился вслух сказать о том, что современная финансовая модель и ее идеологическая база («Вашингтонский консенсус») себя полностью исчерпали. Иными словами, он сказал, что современная финансовая элита вот-вот лишится своих, в общем, не совсем адекватных доходов и статуса.

В такой ситуации политические лидеры вряд ли решатся на повторение подвига Стросс-Кана. Они весьма и весьма уязвимы, поскольку все должны рано или поздно идти на выборы, а значит, склонны говорить то, что устроит современные элиты их стран. Которые, по указанным выше причинам, по большей части финансовые, а значит, крайне болезненно относятся к разговорам о возможных изменениях базовых финансово-экономических моделей.

Да и сами политики, в общем, даже если не понимают, то чувствуют масштаб перемен. И не могут не отдавать себе отчет в том, что этому масштабу категорически не соответствуют... разве что за исключением руководства Китая (впрочем, он в G8 и не входит). А значит, нужно протянуть еще хотя бы денек-другой, в полном соответствии со словами Бориса Годунова из одноименной трагедии А.С. Пушкина: «Да хоть семь дней!».

Другое дело, что все это не может не вызывать естественное беспокойство разного рода представителей народов и тех стран, которые в G8 входят, и тех, которые в нее не входят... но какое дело лучшим представителям элиты, собравшимся на саммит, до этого самого народа? Сама мысль о том, что его мнение нужно учитывать, представляется такой революцией, о которой современные политики даже думать не хотят.

Так что разговоров об «улучшении», «углублении», «уточнении», «согласовании» будет на саммите много, но ожидать от него прорывов или хотя бы откровений не стоит. Современная политическая система крайне неустойчива, и никто по доброй воле ее валить не станет.

Справка

Как ожидается, в ходе саммита мировые лидеры обсудят вопросы ядерной безопасности, борьбы с наркотрафиком, ситуацию на Ближнем Востоке и в Северной Африке: Тунисе, Египте и Ливии. Не исключено, что по итогам встречи североафриканские страны могут получить кредиты от западных стран.

Также политики обсудят проблемы развития Интернета, соблюдения баланса между свободой и ответственностью, трудности защиты личных данных и интеллектуальной собственности.

Михаил Хазин, KM.RU

Комитет