Пентагон обвиняет Россию в создании новых форм боевых действий

Недавно командующий вооруженными силами США в Европе генерал-лейтенант Бен Ходжес заявил, что Россия через несколько лет будет способна одновременно вести три операции без дополнительной мобилизации.

Под одной из операций он имел в виду военный конфликт на Украине, поскольку, как известно, в блоке НАТО тщательно придерживаются надуманной версии (и активно раскручивают ее в западных СМИ), что именно Россия ведет войну с Киевом, отправляя в Донбасс военную технику, специалистов и поддерживая повстанцев средствами. Ходжес заявил, что Россия разработала так называемую гибридную войну, которую успешно протестировала в Крыму. В последнее время этот термин часто использовал и генеральный секретарь НАТО Йенс Столтенберг. Наряду с асимметричными конфликтами и неконвенциональной войной (ситуация, когда явные боевые действия обеими сторонами не ведутся), которые также на устах у военных экспертов, концепция гибридных угроз широко используется в документах альянса и Пентагона.

Автором данной концепции является Фрэнк Г. Хоффман, бывший офицер морской пехоты, а ныне научный сотрудник министерства обороны США. Это крупный теоретик в области вооруженных конфликтов и военно-политической стратегии, к мнению которого прислушиваются проектировщики и лица, принимающие решения в высоких кабинетах Вашингтона и европейских столиц.

Хоффман утверждает, что конфликты будут мультимодальными (ведущимися разными способами) и многовариантными, не вписываясь в рамки простой конструкции по принципу деления на черное и белое. По Хоффману будущие угрозы могут в большей степени быть охарактеризованы как гибридное сочетание традиционных и нерегулярных тактик, это децентрализованное планирование и исполнение, участие негосударственных акторов с использованием одновременно простых и сложных технологий.

Гибридные угрозы включают в себя ряд различных режимов ведения войны, включая стандартное вооружение, нерегулярные тактики и формирования, террористические акты (в том числе насилие и принуждение) и криминальный беспорядок.

Гибридные войны также могут быть мультиузловыми (проводимые и государствами, и различными негосударственными акторами). Эти мультимодальные/мультиузловые действия проводятся либо различными подразделениями, либо одним и тем же. В таких конфликтах противники (государства; группы, спонсируемые государством, или субъекты, которые сами финансируют свою деятельность) будут использовать доступ к современному военному потенциалу, включая зашифрованные командные системы, переносные ракеты класса «земля-воздух» и другие современные смертоносные системы; а также - содействовать организации затяжных партизанских действий, в которых применяются засады, самодельные взрывные устройства и убийства. Здесь возможно сочетание высокотехнологических возможностей государств, таких, как противоспутниковые средства защиты от терроризма и финансовые кибервойны, только, как правило, оперативно и тактически направленные и скоординированные в рамках основных боевых действий для достижения синергетического эффекта в физическом и психологическом измерениях конфликта. Результаты могут быть получены на всех уровнях войны.

Очень странно, что именно России приписывается разработка гибридной войны. Сам Фрэнк Хоффман в статье, вышедшей в июле 2014 г., обвинил Россию в том, что в 2008 г. в Грузии были применены методы гибридной войны.

В более ранней работе Хоффман говорит, что «мое собственное определение взято из стратегии национальной обороны и фокусируется на режимах конфликта противника. Это включает в себя преступность... Многие военные теоретики избегают этого элемента и не хотят иметь дело с чем-то, что наша культура резко отвергает и указывает, что это полномочия правоохранительных органов. Но связь между преступными и террористическими организациями хорошо себя зарекомендовала, а рост нарко-террористических и транснациональных организаций, использующих контрабанду, наркотики, торговлю людьми, вымогательство и т.д., для подрыва легитимности местного или национального правительства достаточно очевиден. Важность производства мака в Афганистане усиливает эту оценку. Кроме того, растущая проблема банд как формы разрушительной силы внутри Америки и в Мексике предвещает большие проблемы в будущем».

Далее Хоффман определяет гибридную угрозу так: любой противник, который одновременно и адаптивно использует сочетание обычных вооружений, нерегулярную тактику, терроризм и преступное поведение в зоне боевых действий для достижения своих политических целей.

Действительно, Мексика и Афганистан могут служить примерами такой гибридной войны. Скажем, нарковойна в Мексике, в которой с 2006 г. погибло более 50 тыс. человек, напрямую связана с внутренней борьбой за сферы влияния между наркокартелями, коррупцией в правоохранительных органах и вмешательством США.

Что касается Афганистана, то здесь это некое сочетание местных племен, ветеранов афгано-советской войны (моджахеды), движения «Талибан» и «Аль-Каиды» и обеспечение финансирования свой деятельности за счет производства опиума, а также сбора средств со стороны исламистов-салафитов. Методы деятельности – атаки на базы НАТО и транспортные конвои и террористические акты и убийства отдельных лиц. При этом ответные действия со стороны США и НАТО, как правило, приводящие к жертвам среди мирных людей, способствуют поддержке боевиков местным населением.

А упоминание Хоффманом талибов отсылает нас к событиям в Афганистане и соответствующему опыту, который там получили США (начиная с 1979 г.). В монографии «Конфликт в XXI столетии. Появление гибридной войны» (2007) Хоффман пишет, что анализировал практику таких организаций, как ХАМАС и «Хизбалла». Действительно, и другие американские эксперты считают, что ливанская политическая организация «Хизбалла» во время конфликта с Израилем в 2006 г. использовала гибридные методы ведения войны, этому также следовали повстанцы в Ираке, организовывая атаки на американские оккупационные силы. «Хизбалла» не является структурой ливанской армии, хотя боевое крыло организации имеет стрелковое вооружение. Сетевая структура этой партии, основанная на социальных и религиозных связях, послужила мощным фактором сопротивления при израильских атаках. В Ираке ситуация была еще более сложной. Против США выступали одновременно шиитские и суннитские вооруженные формирования, а также бывшие баасисты (сторонники светского режима Саддама Хусейна). В свою очередь, «Аль-Каида» устраивала провокации в этой стране, воспользовавшись временным безвластием.

Следует отметить, что эти и другие исследования указывают на связь западного способа ведения войны с относительно новой концепцией гибридных угроз. Иными словами, США, НАТО и Израиль, с одной стороны, испытали практику гибридной войны, а с другой, прочувствовали на себе всю прелесть гибридных действий со стороны противника и разработали соответствующий план противодействия. Очевидность такого подхода видна в том, что концепцию гибридной войны используют не только морская пехота и силы специальных операций, но и другие виды вооруженных сил, в частности ВВС, для которых, казалось бы, эта модель ведения войны вообще не уместна.

Майкл Айшервуд в монографии «Воздушная мощь для гибридной войны», изданной Институтом Митчелла Ассоциации ВВС США в 2009 г., дает следующую трактовку гибридной войны: она стирает различие между чисто конвенциональной и типично нерегулярной войной.

В настоящее время этот термин имеет три приложения. Гибридность может относиться, прежде всего, к боевой обстановке и условиям; во-вторых, к стратегии и тактике противника; в-третьих, к типу сил, которые США должны создавать и поддерживать. В ранних исследованиях этого явления часто использовался термин в отношении всех этих возможностей. В феврале 2009 г. генерал морской пехоты Джеймс Маттис говорил и о гибридных врагах, и о гибридных вооруженных силах, которые США тоже могут разработать, чтобы им противостоять.

Когда дело дойдет до политических целей, гибридные воины, скорее, примут вид нерегулярной войны, где ее участники стремятся подорвать легитимность и авторитет правящего режима. Это потребует от вооруженных сил США помощи, чтобы укрепить способности правительства обеспечивать социальные, экономические и политические потребности своего народа.

Важно отметить, что гибридный контекст, о котором сказано, не что иное, как продукт глобализации, размывающей границы традиционных норм и правил. И двигателем этой глобализации были, в первую очередь, США.

Что касается последовательности действий, то американский военный опыт в Косово, Афганистане, и Ираке вынудили Объединенный штаб переформатировать этапы войны. Командиры теперь планируют операции с нулевой фазы, переходящей в доминирующую операцию, а далее - в операции по поддержанию стабильности и реконструкции. Эта формула была важным продолжением основных этапов подготовки и основного боя.

А гибридная война отличается тем, что она позволяет противнику заниматься несколькими фазами в одно и то же время и выдвигает другой набор требований для вооруженных сил.

Айшервуд также отмечает, что потенциально гибридную войну могут вести также Северная Корея и Иран. Он резюмирует, что сложный характер гибридной войны требует от военачальников и гражданских лидеров осознания своей операционной среды или, как говорят в морской пехоте, «чувства боевого пространства». Гибридный противник может скрываться среди гражданского населения, быть не похожим на типичного врага и использовать «электронное убежище», созданное глобальным телекоммуникационным рынком.

Нужно подчеркнуть, что словосочетание «гибридные угрозы» использовалось в трех последних четырехлетних американских обзорах по обороне, вышедших в 2006, 2010 и 2014 гг.

Следовательно, это тщательно проработанная концептуальная модель, которая фактически внедрена в военную доктрину США и их партнеров по НАТО. И вооруженные силы этой страны уже ее используют на практике, где это необходимо, от Гиндукуша и мексиканской границы до социальных сетей в киберпространстве. Но почему-то обвиняют Россию…

Источник: Леонид Савин, «СТОЛЕТИЕ»

Комитет