Историкам еще предстоит разгадывать тайны «выстрела из черного браунинга» Богрова (очень характерно, что тогда же, в сентябре 1911-го, он был поспешно осужден и повешен. Спешили!). Ясно одно: убийство в Киеве стало (роль личности в истории!) одним из поворотных событий начала ХХ века, которое прямо повлияло на будущее разваливавшейся империи. И на будущее Украины.

За десятки лет Киевский оперный театр не видал такого блестящего собрания, как 1 сентября 1911 года. Там можно было встретить все высшее общество, как проживающее в столице, в Санкт-Петербурге (министры, члены Государственной думы, царедворцы, высшие военные чины, наконец, сам император Николай ІІ с дочерьми и Председатель Совета Министров Петр Столыпин), так и управляющее Юго-Западным краем — именно так в официальных документах Российской империи именовалась подвластная ей территория Украины.

Это были так называемые царские торжества: праздновали 50-летие «освобождения крестьян» Александром ІІ, в связи с чем император Николай должен был лично участвовать в церемонии открытия памятника «Царю Освободителю»; было намечено также освятить памятник «первой христианской правительнице Руси» — княгине Ольге. Монарха сопровождал и глава правительства Столыпин (поговаривали, и не без оснований, что отношения между ними переживали не лучшие времена).

Были приняты небывалые меры безопасности. В Киеве полиция подходила на улицах даже к людям весьма солидной внешности и просила предъявить документы. Осуществлялась временная высылка из города «неблагонадежных» лиц, в частности, заподозренных в причастности к партиям эсеров, анархистов, социал-демократов, а также не в меньшей мере деятелей украинских национальных партий — что, собственно, только укрепляло их в давно сформировавшемся убеждении: и царь, и особенно Столыпин стремятся окончательно политически утвердиться в Киеве, сделать его опорой русского национализма. По всем путям ожидаемого «высочайшего проезда» осматривались квартиры, чердаки, погреба, проводились массовые обыски. И — жандармы, жандармы, жандармы...

1 сентября в оперном театре Киева шла опера «Сказка о царе Салтане». Торжества были в самом разгаре. По Фундуклеевской улице (ныне — Богдана Хмельницкого), по Владимирской, на Театральной площади — всюду было очень многолюдно. Непрерывно подъезжают автомобили и экипажи с людьми из высшего света. Театр был заполнен еще за час до начала спектакля. В генерал-губернаторской ложе, слева над оркестром, разместился царь с двумя дочерьми. Столыпин сидел в первом ряду партера, с ним — несколько министров.

Принятые особые меры предосторожности объяснялись тем, что в киевские сыскные «правоохранительные органы» (охранка, полиция) еще дней за десять до прибытия в Киев царя и его премьера поступил «сигнал» (от кого именно он исходил, читатель вскоре узнает, и это весьма интересно): готовится покушение на главу правительства империи Петра Аркадьевича Столыпина, необходимо срочно принять «меры по предотвращению»... Но вот спектакль уже приближался к концу, начался третий, заключительный антракт, а ничего особенного, собственно, и не происходило.

Премьер Столыпин, ожидая окончания третьего антракта, стоял в белом летнем сюртуке (звезда на груди) в самом конце левого прохода, облокотясь спиной о барьер оркестра, и беседовал с одним из камергеров царя. Несмотря на прямое предупреждение, поступившее накануне, возле Столыпина не было никакой охраны — о причинах этого до сих пор спорят историки: то ли считали, что строжайшая охрана и проверка пропусков у входа в театр сама по себе является надежной гарантией, то ли в окружении монарха были люди, заинтересованные в том, чтобы покушение удалось? Есть и другие версии. Факт остается фактом: несмотря на то, что в театре было много военных и полиции, возле Столыпина никто не стоял и не дежурил. Весь город и весь театр были оцеплены, но непостижимым образом именно около Столыпина не было ни единого человека, в зале находилось тогда немного зрителей...

Когда уже можно было ожидать звонка об окончании антракта, в проходе показался одетый в черный фрак молодой интеллигент с продолговатым лицом, в пенсне, с полуоткрытым ртом, по виду — адвокат, представитель «свободных профессий» либо банковский служащий. Он быстро шагал в сторону премьера; за несколько метров до Столыпина незнакомец, отбросив крупноформатный лист бумаги — программу спектакля, — прикрывавший карман брюк, в котором лежал черный браунинг, выхватил свое оружие и почти в упор, увидев, что враг готов уже броситься навстречу, — дважды выстрелил Столыпину в корпус, нанеся ему смертельное ранение. Самый влиятельный и волевой политик в Российской империи скончался через несколько дней, 5 сентября 1911 года, и был похоронен в Киеве, на землях Киево-Печерской лавры.

Покушавшегося тут же схватили. Это был 24-летний Мордко (Мордехай) Богров, сын влиятельного киевского присяжного поверенного с миллионным состоянием (по некоторым данным, Герш Богров, его отец, однажды единовременно пожертвовал на «благотворительные цели» 85 тысяч рублей), владельца многоэтажного доходного дома на Бибиковском бульваре, одного из видных членов Киевского Дворянского клуба (любопытный факт: подавляющее большинство, хотя и не все, из «бомбистов» и террористов начала ХХ века имело отнюдь не рабоче-крестьянское происхождение!).

Семья Богровых достаточно часто бывала за границей и считалась более чем обеспеченной: у Мордехая и его брата были «персональные» гувернантки, они знали иностранные языки. Учился в 1-й киевской гимназии (рядом, на том же Бибиковском), быстро увлекся — как и многие гимназисты того времени — либеральными и революционными учениями.

В его понимании социал-демократы, киевские в том числе, грешили позорной нерешительностью, ограничивались только словами, пропагандой, зато эсеры, систематически совершавшие террористические акты, вызывали у юноши пылкое сочувствие. Впрочем, он отдает свои симпатии также и анархистам, и максималистам, окончательный выбор еще не был им сделан. В одном убежден молодой человек: необходимо полностью уничтожить основы всего государственного порядка.

В революционном 1905 году Мордехай Богров заканчивает с отличием гимназию и поступает в Киевский университет, с тем чтобы учиться на юриста. Однако образ жизни юный студент ведет «вольный» и «нестесненный»: много времени проводит с родителями за границей: в Женеве, Париже, Мюнхене, где читает Бакунина и Кропоткина, переходит в ряды сторонников «анархо-коммунизма», отвергающих и государство, и собственность, и церковь, и общественную мораль, традиции и обычаи. Устыдившись собственной слабости (нельзя уклоняться от напряженной борьбы в такое время!), Богров-младший в конце 1906 года возвращается в Киев.

В дальнейшем в душе молодого бунтаря из зажиточной семьи борются, взаимодействуют и сосуществуют два неодолимых чувства: острая ненависть ко всяким коллективным формам деятельности (протесты, партии, толпы, митинги...) наряду с глубокой убежденностью в том, что против этой ненавистной власти можно бороться только одним способом — путем террора. Индивидуального террора. Более того — «центрального террора», когда уничтожаются не какие-то малозаметные представители власти на местном уровне, а первые лица в государстве, «верхушка» деспотического режима насилия и произвола».

Кто же эти люди, рассуждает Богров: в его мозгу сливалось острое желание славы, пожалуй, даже любой ценой, уязвленное личное и национальное самолюбие — хотя семья живет в богатстве, но он желал добиться большего! — наконец, влияние модных ультрарадикальных идей, основывающихся на ненависти к правительству «тирана-царя»? Это — сам монарх Николай II и его премьер Петр Столыпин, на них и надо сосредоточить свои террористические усилия.

Но, рассуждает наш герой, царь, по сути дела, пешка, он мало что решает, он лишь «фасад» режима, его устранение не изменит основ государственного строя, как это было после убийства Александра II. Умный, злобный и сильный враг — это Председатель Совета Министров Петр Столыпин, который, стремясь укрепить и поддержать крестьянина — земельного собственника, хочет сделать именно его надежной опорой трона и государственной системы.

И это, делал вывод Богров, действительно единственно реальный путь предотвращения революции и спасения основ монархии; если революция 1905 года потерпела поражение, то в первую очередь именно благодаря Столыпину! К тому же молодой студент, будущий присяжный поверенный, ненавидел премьера за санкционированные им гонения на евреев; Богров также принимал во внимание и то, что убийство Столыпина не вызвало бы, вероятно, массовых еврейских погромов в Киеве и других городах империи, а вот покушение на самого императора явилось бы страшным детонатором таких расправ.

Итак, юный террорист сделал выбор и наметил себе жертву. Это будет, решил он, поистине «венец революционного террора»! Но как осуществить задуманное? Богров, замкнутый, сдержанный, очень рационально (как ему кажется) мыслящий «непризнанный гений», придумывает грандиозный план — взять «полицию»... к себе в помощь, использовать именно полицию в качестве орудия для совершения покушения. Далеко не все историки разделяют изложенную ниже версию событий, но если принять гипотезу: «Богров — вовсе не провокатор, но блестящий игрок-террорист, заставивший даже полицию работать на себя», то эти события развивались следующим образом.

Примерно с 1908 года Мордехай Богров, решительно «разочаровавшись во всех партиях», в том числе революционных, а также в анархизме, к которому некоторое время был довольно близок, начинает свою «игру» (провокацию? сотрудничество? разведывательную работу, чтобы узнать, что там, собственно, за люди?) с полицией.

Он является к руководителю киевского «охранного отделения» Кулябко и предлагает ему свои услуги. В самом деле, он, как бывший активный член движения анархистов и человек, близкий к кругам эсеров, поставляет Кулябко (персоне, интеллектуально не блестящей, мягко говоря) некоторую информацию (как убеждал потом Богров себя и других — несущественную, устаревшую, неопасную для революционеров — клянусь, я никого реально не провалил!), с тем чтобы завоевать доверие охранки, затем «пойти на повышение» в Петербург, стать там высокого ранга агентом, найти возможность выйти на Столыпина — после массы покушений на премьера, взрывов, выстрелов, ударов из-за угла, в том числе даже в Государственной думе, это было делом исключительно трудным, почти невозможным, — например, под таким предлогом: «Имеется государственной важности информация, которую я могу сообщить только лично вам без свидетелей!» — и застрелить его. Почему именно застрелить? А не бомбой? Поразительно, но факт: будущий убийца Столыпина, твердо решивший действовать исключительно в одиночку, был освобожден от службы в армии... по причине очень плохого зрения (близорук, не сможет стрелять).

Фантастический план? Вначале представляется, что да. В Петербурге Богрова ждут неудачи: как агенту ему не очень доверяют, нужные контакты наладить не удается. Более двух с половиной лет наш герой мечется — из Киева в Европу, оттуда в Петербург, затем опять в Киев... В 1911 году все же заканчивает Киевский университет (по специальности — помощник присяжного поверенного — не работая ни дня). Приходит апатия, депрессия. И вдруг, как молния, весть: с 29 августа по 6 сентября 1911 года и царь, и Столыпин будут в Киеве!

Вот он, шанс. Богров действует с дьявольской изобретательностью. Он сам (!) является в киевскую охранку к Кулябко и заявляет: есть у меня информация, от моих прежних друзей-эсеров, что в Киеве будет совершено покушение... нет, слава Богу, не на Государя, но на премьера Петра Аркадьевича. Мои друзья требуют моего содействия в этом деле, доверяют мне.

А три дня спустя — новые сведения: террористы поселились отчасти прямо у меня на квартире (родители в Европе, она свободна), частью — в соседнем доме, требуют, чтобы я следил за Столыпиным, подробно описал его приметы (охранка поверила сказке, притом, что фото премьера каждый день давались в газетах — какие приметы?), я должен показать им, что выполняю их приказы, чтобы не выйти из доверия, так их легче потом взять (надо ли повторять: все «террористы» — выдумка Богрова, он действовал сам), поэтому «для отвода глаз» (приметы премьера я якобы буду для них сверять) дайте, г-н Кулябко, Вашему верному сотруднику билет в Оперный театр на 1 сентября...

Билет он получил. Остальное читатель знает: Богров сумел пронести в театр браунинг. Но есть и совершенно другая версия событий, и о ней также надо сказать: самого Богрова использовали, как слепое орудие, петербургские «высшие круги», враги Столыпина, ненавидевшие его как «выскочку», человека с сильной волей, чрезмерно влиявшего на слабохарактерного царя, — среди таких врагов можно назвать, к примеру, Курлова, одного из высших чинов Министерства внутренних дел империи. Эти люди прекрасно знали о намерениях Богрова и умышленно не помешали ему...

Историкам еще предстоит разгадывать тайны «выстрела из черного браунинга» Богрова (очень характерно, что тогда же, в сентябре 1911-го, он был поспешно осужден и повешен. Спешили!). Ясно одно: убийство в Киеве стало (роль личности в истории!) одним из поворотных событий начала ХХ века, которое прямо повлияло на будущее разваливавшейся империи. И на будущее Украины. Той Украины, которую монархист Столыпин, ярый сторонник «русской национальной монархии» — помнят ли об этом его нынешние сторонники в Украине, в том числе министр образования и науки Д. Табачник, написавший о нем книгу-панегирик? — в упор «не замечал». Но она есть и будет!

Игорь СЮНДЮКОВ, «День»

Комитет