Украину лихорадит после попыток увековечить деяния Организации украинских националистов (ОУН) и Украинской повстанческой армии (УПА). Осенью прошлого года депутаты Львовского горсовета предложили школьникам расспросить бабушек-дедушек об участии в антисоветском сопротивлении и заполнить специальные анкеты. Инициатива не только возмутила ветеранов Великой Отечественной войны, но и внесла смятение в семьи многих бывших бандеровцев – настолько сложно и драматично складывались судьбы жителей Волыни, Галичины, Закарпатья и Буковины.

О драматических событиях послевоенных лет подробно поведал в своих книгах «Большая охота» и «Операция «Рейд» Георгий Санников – в 1952-1956 гг. сотрудник оперативных отделов МГБ – МВД – КГБ Украинской ССР, принимавший участие в ликвидации организованного бандеровского подполья.

– Георгий Захарович, по официальным данным МВД УССР, к апрелю 1952 года на Западной Украине насчитывалось около 300 человек в бандеровском подполье и более 600 боевиков-одиночек. Какой была обстановка в первой половине 50-х? Какая часть населения лояльно относилась к советской власти?

– На этот вопрос нельзя однозначно ответить, потому что местные жители при встречах с нами улыбались, доброжелательно к нам относились, особенно молодежь. И в то же время без опаски заглянуть в незнакомую хату было нельзя – могли убить. Поэтому, как правило, работали группой: рассредоточивались, а кто-то вытянутой рукой стучал в окошко – мол, если и зацепит пулей, то несмертельно.

На предполагаемых маршрутах движения бандгрупп устраивались засады, проводились чекистско-войсковые операции с блокадой целых районов. К разведывательно-поисковым действиям привлекали большое количество солдат, которые с помощью щупов и служебных собак искали вентиляционные отверстия и люки – входы в подземные бункеры.

То есть, обстановка все еще оставалась напряженной. А все почему? В 1939г. после разгрома Польши, когда Красная армия пришла на Западную Украину как освободительница, обещанную землю селянам в вечное пользование не дали. Получилось, что сначала они гнули спину на польского пана, а потом в колхозы заставили идти. Да и после войны, как я считаю, коллективизация в 1948 году проводилась безобразно.

 

Хрущев тогда перед тамошними селянами выступал: «Не пойдете в колхоз – в Сибирь сошлем!». Его спрашивают: «Никита Сергеевич, а с фронтовиками как будет?». Отвечает: «И вас в Сибирь!».

 

Как ни странно, но многие люди, которые действительно были высланы за пособничество бандитскому подполью в Сибирь, потом не возвращались в родные места, вспоминая полуголодную жизнь в Западной Украине.

Чтобы как-то продержаться, бандеровцы в послевоенные годы не только нападали на сельпо, где были продукты, но и обязывали население сдавать продукты на нужды подполья. Каждая хата знала, что определенный кусок сала или десяток яиц должны идти «хлопцам» в лес.

 

За продукты боевики расплачивались «карбованцами» из БФ – боевого фонда, который мы, естественно, называли бандитским фондом. В каждой хате за иконами лежали пачки этих так называемых «бифонов» – бумаг разного номинала, напечатанных типографским способом, на которых был изображен повстанец с автоматом в руке, призывающий к свержению советской власти. Боевики обещали селянам: придем к власти – обменяем их на другие, наши настоящие деньги.

Бандеровское движение поддерживалось большинством сельского населения. Это факт. Многие помогали подполью из страха, боялись расправы. Днем в селе была советская власть, а ночью – бандитская. Многие повстанцы держались годами, потому что в районе их действий проживали родственники.

 

Чтобы лишить подполье материальной базы, приходилось часть родственников бандитов переселять в другие регионы, а активных бандпособников отправлять на спецпоселение в Сибирь.

 

В начале 50-х в Хмельницкой области в одной из наших явочных сельских хат жил обыкновенный сельский дядька с женой. Нищета страшная! Так вот у них в красном углу висели фотографии четверых сыновей: двое в банде были убиты, еще двое в рядах Красной армии в 1945-го погибли под Берлином – типичная картина для тех лет на Западной Украине.

Но повстанцы держались не только потому, что их поддерживало население. Они имели мощную военную организационно-административную систему, которая централизованно руководила подразделениями нижестоящего звена. В подполье была строгая дисциплина и беспрекословное подчинение руководству. Бандеровцы были в высшей степени конспиративны, особенно руководящий состав.

 

Например, большое число боевиков-одиночек в лесах объяснялось тем, что после разгрома банд они не могли выйти на связь с другими группами. В службе безопасности ОУН знали, что органы госбезопасности проводят массовую работу по внедрению в их отряды бывших бандитов, перевербованных чекистами.

 

Как-то в одной из львовских квартир наша техника прослушивания зафиксировала разговор 12-летнего мальчика со старшей сестрой, дочерью одного из разыскиваемых оуновских главарей. Меня потрясло, что мальчик, учась в школе и даже будучи пионером, одновременно был связником в подполье, зная, как действует агентура МВД, что существует техника подслушивания и наружное наблюдение, не по летам владел оперативной обстановкой.

– Кем они были: борцами за интересы украинского народа или бандитами?

– Советская власть и госбезопасность именовали их, как и немцы партизан в период Великой Отечественной, бандитами. Сами же называли себя карбонариями, революционерами, повстанцами, а врагами номер один украинской нации официально объявили «жидов, ляхов, москалей и комиссаров».

 

В первые послевоенные годы в Западной Украине развернулась самая настоящая гражданская война. Жестокость проявлялась с обеих сторон. За 10 лет ликвидации бандитского подполья погибли 25 тыс. военнослужащих, сотрудников госбезопасности и милиции, пограничников, 32 тыс. человек из числа совпартактива.

 

В то же время было ликвидировано более 60 тыс. участников вооруженного подполья, арестовано и сослано в Сибирь около 500 тыс. жителей Западной Украины.

В августе 1955 года нами был обнаружен оуновский архив, благодаря которому стали известны судьбы нескольких оперативных работников-чекистов, которые пропали без вести в Западной Украине в 1944-1950гг. До этого момента органы безопасности лишь гадали, дезертировал человек или его убили. Соответственно и семьи этих офицеров не получали пенсий и льгот. Ведь они исчезли по неизвестным нам причинам.

 

Мы обнаружили «протоколы допросов» и документы об их ликвидации службой безопасности ОУН. Всех этих людей зверски пытали. Прежде чем наступала смерть, отрезали язык, потому что они все равно ничего не говорили. Так и записано было в «протоколах допросов».

В 1946-1948гг., как рассказывали очевидцы – старые чекисты, оуновцы использовали и такой способ пытки: надевали крепкий ремень на голову и закручивали, пока череп не трескался.

 

По прямому указанию предпоследнего главнокомандующего УПА генерал-хорунжего Романа Шухевича (псевдоним «Тарас Чупринка»), который сегодня объявлен национальным героем Украины, безжалостно вырезались и сжигались заживо целые польские села, особенно на Волыни.

 

По официальным данным, было уничтожено более 200 тыс. поляков. Бандеровцы полагали, что мстят ненавистным угнетателям украинского народа на протяжении многих веков. Многочисленные жертвы были и среди украинцев, которым мстили польские вооруженные отряды, в частности Армии Крайовой.

В 1941-1943гг., во время оккупации немцами Украины, было уничтожено 800 тыс. евреев при активном участии украинских националистов. Сегодня оставшиеся в живых оуновские руководители любят рассказывать байки о том, что бок о бок с ними в подполье были и евреи.

 

Да, евреев-врачей и медсестер время от времени силком затаскивали в подземные бункеры-лазареты, где они и работали под охраной: «Хочешь жить – лечи хлопцев!», но не более того.

 

Ну и, наконец, сами украинцы, с которыми мне приходилось общаться в ходе работы, были напуганы «хлопцами». Ведь как организовывали колхозы в послевоенные годы? Соберут крестьян, погасят лампу, в темноте просят поднять руки, затем зажигают свет – все сидят с поднятыми руками. Каждый знал, что если он первым поднимет руку, то завтра его повесят «хлопцы из леса».

– Бывший руководитель УПА Василий Кук как-то заявил: «Если бы Советы действовали только военными методами, они бы не ликвидировали подполье». Что он имел в виду?

– Мы активно использовали так называемые легендированные бандбоевки. Например, однажды в одном из сел через нашу агентуру организовали драку, чтобы затем арестовать подозреваемого нами в связях с разыскиваемой бандой одного местного жителя. Звали его Григорий Мудрый. Его посадили в милицейскую машину, повезли в тюрьму в Дрогобыч в наручниках.

 

Ближе к полуночи машина неожиданно «сломалась», и сопровождающие вместе с арестованным попросились на ночлег в ближайший к дороге дом. Посмотрели с порога: в хате накурено, на столе еда. «Кто это у вас гостит?», – спросили у хозяев. Вместо ответа в хату ворвались «повстанцы», расстреляли милиционеров из автоматов – те свалились замертво. Арестованный закричал: «Я свой, не стреляйте!». Но на него направили автомат, который вдруг дал осечку. «Хулиган» от ужаса не понял, что по милиционерам стреляли чекисты, причем холостыми патронами, а потому стал молить «хлопцев» о пощаде, мол, я такой-то, знаю того-то.

Тогда ему надели на голову плащ-палатку, несколько часов поводили кругами вокруг той хаты, пока не начало светать. Затем Мудрого спустили в «бункер», который на самом деле был оборудован в подвале хаты, где «эсбист» подробно его допросил.

 

Поначалу Григорий принюхивался – осторожный был малый, знал, что от людей, подолгу сидящих в бункере, должно пахнуть землей и устоявшимся запахом бункера. Окончательно поверив в то, что попал к своим, подробно рассказал, с кем, когда и где встречался, о чем говорили, кто при этом присутствовал, как выглядят эти люди, где будут очередные встречи. А заросший щетиной с грязными ногтями «повстанец» из «службы безпеки» тем временем оформлял «протокол» допроса, записывая сказанное.

 

Как правило, вскоре после таких откровений наши сотрудники предъявляли свои подлинные удостоверения личности и уже официальные обвинения физически и психологически сломленным бандитам и их пособникам, и приступали к официальному допросу.

– Пытали ли пойманных бандитов?

– Нет. Во всяком случае, когда я пришел на работу в органы госбезопасности летом 1952 года, этого не было. Зато можно было допрашивать ночью, вытягивая сведения. Я сам не спал и допрашиваемому не давал спать.

 

На одном из таких допросов я чуть не погиб. Комната, где я работал с Григорием Мудрым, для этого изначально не предназначалась: стулья и стол не были привинчены к полу, на окнах отсутствовали решетки. Второй сотрудник, мой сменщик, отсутствовал – жена заболела, поэтому я лично допрашивал его двое суток, один на один. Арестованный сидел около печки, я – за столом. Два автоматчика находились за дверью в коридоре.

 

Мне тогда 23 года было, ему – чуть больше. Он мучился, и я тоже – мы не спали две ночи. Я сидел и вдруг почувствовал, что если я сейчас хоть на секунду не закрою глаза, то умру. И я их закрыл. Сколько спал, полчаса или всего 5 секунд, – не знаю, помню только, что-то изнутри подтолкнуло меня открыть глаза и поднять голову. Мудрый стоял передо мной. Его руки лежали на тяжелом чернильном приборе из мрамора.

 

Если бы я еще секунду промедлил, он бы, наверное, убил меня, взял оружие, без труда уложил бы охранников, а затем сбежал в ближайший парк, переходящий в лес. И вряд ли кто-то его бы догнал. «Ты чего?», – спрашиваю. «Пить хочу». «Сядь туда!». Он пошел, сел в углу. Я налил ему воды, вышел к солдатам: «Ну-ка, ребята, столы сдвиньте, его в угол туда посадите, а меня разбудите через два часа. Спать ему не давайте!».

Один полушубок под себя положил, другим накрылся, но проспал всего 20-30 минут, не больше. Солдаты меня разбудили: «Товарищ лейтенант, он отключается. Со стула падает. Мы его поднимаем на ноги, а он снова падает». Тогда я Мудрому говорю: «Сейчас ты в камеру пойдешь, получишь срок за хулиганство по максимуму – 5 лет в лагере строгого режима за то, что руку в драке сломал человеку. А сдашь хлопцев – не будешь сидеть». «Я ничего не знаю», – отвечает. Приказал солдатам его увести.

 

Хотя, с другой стороны, ему повезло больше, чем «хлопцам» из леса: ведь все они были советскими гражданами, а по советскому закону за пребывание в банде тогда давали максимальные сроки – по 20-25 лет. Зная об этом, последние остававшиеся в лесах оуновцы рядового и среднего звена часто не сдавались живыми, кончали с собой. Но те, кого удавалось захватить, как правило, давали показания.

Мне по сей день стыдно за эту страшную сцену. Успокаиваю себя только одним: я тоже не спал, вместе с ним мучился. Я выполнял свой долг офицера-чекиста. Передо мной был враг, и я должен был с его помощью выйти на банду и уничтожить ее во имя тех же селян, запуганных этими людьми.

– В какой мере чекисты в работе опирались на агентуру?

– В конце 40-х органы госбезопасности стремились в первую очередь уничтожить крупные формирования бандеровского подполья. Потом перешли к ликвидации руководящей верхушки, и это сразу же эффективно сказалось на результатах.

 

Однако самым важным было агентурное проникновение, создание легендированного бандподполья, легендированных бандбоевок. Вербовка агентуры в Западной Украине носила массовый характер. Не оставалось ни одной хаты, где бы не предпринимались вербовка или оперативный контакт со стороны органов госбезопасности.

Наши агенты были снабжены специально разработанными жидкими химическими препаратами «Нептун-47» и «Нептун-80». Первый препарат местные жители называли по-своему «отрута», что по-украински означало «яд». «Нептун-47» мог добавляться в разные виды пищи или жидкости: водку, воду, молоко, борщ.

 

Человек, который принимал пищу, обработанную этим препаратом, через 7-8 минут терял возможность передернуть затвор либо нажать на спусковой крючок, начинал «плыть», передвигался в полубессознательном состоянии и спустя еще 5-7 минут «отключался» полностью на 1,5-3 часа. Когда же попробовавший «отруту» приходил в себя, то, будучи не в состоянии контролировать свои поступки, охотно отвечал на все вопросы.

Второй препарат – «Нептун-80» агенты в случае необходимости выливали на напольный коврик, о который вытирают ноги, после чего розыскные собаки в течение нескольких суток брали такой след где угодно – водой или чем-то другим этот химический состав смыть или как-то обработать было бесполезно.

 

У многих агентов в хатах стояли специальные аппараты под названием «Тревога», которые представляли собой металлические изделия размером с большую консервную банку. Работали они от аккумуляторных батарей. При нажатии кнопки посылался радиосигнал.

 

Когда к такому агенту приходила группа повстанцев, он подливал им «отруту», нажимал кнопку, и в это время где-то в райотделе МВД на щите у дежурного начинала мигать соответствующая лампочка. Этот сигнал означал, что в таком-то селе к такому-то хозяину в хату зашли боевики. В случае необходимости туда сразу выезжала тревожная группа из оперативных работников и бойцов специальных войсковых подразделений МВД.

 

В те годы в Дрогобычской области, в Ходорове, дислоцировался 13-й мотомехдивизион, в котором насчитывалось несколько сот человек личного состава – в основном только русские парни. Все – комсомольцы. Преимущественно москвичи, ленинградцы, уральцы. На роту приходилось 2-3 украинца из восточных областей.

 

В случае необходимости они выполняли обязанности переводчиков. Это была проверенная элитная, по меркам того времени, часть, солдаты которой за особые условия службы получали погранпаек и были хорошо экипированы. Здесь имелось много служебных собак.

 

Но «Нептун-47» был настолько засекречен, что о его существовании не знали даже офицеры мотомехдивизиона, которые вместе с оперсоставом принимали участие в ликвидации банд, засадах или разведывательно-поисковых действиях. Из-за этого мы однажды чуть не провалили операцию.

Где-то в октябре или ноябре 1953 года через село Черче Тернопольской области шли на связь два бандита – Сирко и Соловей. Мы знали, что они – курьеры, несут почту от одного руководителя среднего звена к другому, поэтому хотели захватить их живыми, по возможности перевербовать, чтобы выйти на главарей. В основном мы старались бить по организационному звену. Ликвидируй вожака, и группа распадется – это доказанная практика.

Хозяин хаты – наш агент – был соответствующим образом подготовлен, и когда Сирко и Соловей к нему пришли, он их накормил, естественно, добавил в пищу «отруту» и незаметно нажал на кнопку «Тревоги». Прибывшая вскоре группа блокировала хату и пути отхода.

 

Команда была – брать живыми. Но войсковики, во-первых, ничего не знали о существовании препарата «Нептун-47», а во-вторых, накануне операции были плохо проинструктированы. Поэтому, когда в ночной тишине громко хлопнула дверь хаты, и послышались шаги, то один солдат растерялся и выстрелил из ракетницы.

 

Рядом с ним белым светом осветило две мужские фигуры: бандиты еле шли, качались, кто-то из них волочил автомат за ремень за собой. Солдат с перепугу дал короткую очередь и убил одного из бандеровцев на месте. У второго пуля зацепила позвоночник, и он скончался уже в самолете, который должен был доставить его во Львов.

 

От окончательного провала нас спасло только то, что у смертельно раненого боевика в карманчике портупеи (на старых портупеях были такие карманчики для командирских свистков) обнаружили вложенный «грипс» – записку карандашом на вощеной бумаге, которая закатывалась, прошивалась ниткой, запечатывалась свечным парафином. Так доставлялась почта от банды к банде, от звена к звену, от ячейки к ячейке.

 

Записка была следующего содержания: «Друже Игорь! Очередная встреча с вами состоится каждый первый понедельник каждого месяца в 17 часов по московскому времени около того белого камня в горелом лесу, где в 1948 году славной памяти друже Жук убил двух большевиков».

Вот, какая была конспирация – пойди, найди тот камень и горелый лес! Да и боевиков УПА с псевдонимом «Жук» в 1948 году были сотни. Но наши умельцы «переписали» послание – любая спецслужба умеет делать такие вещи – изменили время и место встречи. Внедрили наших людей в эту линию связи, передали «грипс» в банду, и ровно через 8 месяцев ликвидировали «друже Игоря» – главаря – вместе с одним из его боевиков.

 

Конечно, сначала их осветили ракетой и крикнули: «Оружие на землю, сдавайтесь!». Те ответили огнем, и тогда их посекли из автоматов.

– Вы причастны к захвату последнего главнокомандующего УПА Кука, который с 1950 года руководил остатками вооруженного подполья в Западной Украине. Как это удалось?

– Взять его нам помог захваченный в 1953 году и перевербованный бандит Мыкола по кличке Чумак. Подлинную его фамилию и сегодня нельзя называть – он еще жив. Это был старый «эсбист», повинный в смерти десятков ликвидированных им людей. Мы на это закрывали глаза – важнее было захватить Кука.

 

В то время выше Васыля Кука по статусу был только Степан Бандера, но Бандера находился за рубежом, а Кук – в Западной Украине. Мыкола знал руководителя УПА лично, и Кук беспредельно доверял ему. Встречи были заранее обговорены на год-полтора. Мы внедрили своих людей в эту линию связи, и только после этого конспиративно захватили Чумака.

 

Никто не знал, что он уже у нас. При захвате он пытался подорвать себя гранатой. Еле удалось избежать взрыва. Потом его вербовкой занимался в то время начальник отдела Николай Зубатенко. Именно под воздействием бесед с этим мудрым человеком, легендарным чекистом бывший головорез пошел на сотрудничество.

 

Он родился в 1922 году, всю юность жил в нищете, денег никогда не имел – мечтал купить себе дуду, попробовать мороженое и сходить в кино. Когда же в западноукраинские земли пришла Красная армия, Мыкола уже был связан с ОУН.

К моменту захвата это был седой, совершенно больной человек. Зубы его «съела» цинга. Плюс полный букет желудочных заболеваний. Мы вылечили его, вставили зубы, откормили, затем провезли по всей Украине: показали Крым, море, заводы, набирающие силу колхозы. Шляпу и макинтош купили ему – когда-то мальчишкой он щупал похожий на польском пане, и с тех пор макинтош был еще одной его заоблачной мечтой.

 

В Киеве он, наконец, мороженое попробовал, а после посещения гастронома сказал: «Вот такую колбасу к нам бы в бункер – тогда там можно было бы годами сидеть». Потом мы снабдили его соответствующей легендой, вернули его же оружие, и Мыкола пошел по своим связям.

24 мая 1954 года Чумак привел Кука и его жену Уляну Крюченко в бункер, где заранее была установлена "Тревога". Супруги смертельно устали после долгого перехода в этот район, так что быстро заснули. Чумак разоружил их сонных и включил «Тревогу».

 

Когда Кук и Крюченко еще до прибытия оперативной группы проснулись, состоялся короткий разговор, о котором потом мне сам Кук рассказывал. Уляна назвала Чумака предателем, плюнула ему в лицо, а Васыль, при котором была немалая сумма денег, предложил их Мыколе – мол, ты молодой хлопец, тебе жить надо – возьми! Зачем деньги отдавать Советам? На это Чумак сказал: «А я не за деньги работаю». «А за что же?», – спросил Кук. «За идею...», – был ответ.

– Почему Кука не расстреляли?

– Невыгодно было сразу его расстреливать. Захват Кука мы осуществили конспиративно. Об успехе знал узкий круг сотрудников и высшее руководство страны. Это вызывалось политическими причинами и оперативной целесообразностью.

 

Сначала Кук и Крюченко сидели в разных камерах в тюрьме в Киеве, потом вместе. А еще спустя какое-то время эту пару поместили в камеру-квартиру, подлечили (оба супруга мучились желудками) – в общем, содержали их нормально, чтобы создать благоприятные условия для вербовочной работы.

 

Уляна Крюченко хорошо рисовала, где-то в деле до сих пор, наверное, лежит написанный ею мой портрет вместе с Куком.

Кук стал рассказывать об историческом прошлом ОУН-УПА, о подполье. Когда же мы получали данные о предстоящем визите помощника прокурора в рамках прокурорского надзора, супругов без объяснений выводили под охраной из тюрьмы на прогулку в город, а через 4-5 часов приводили обратно.

Обходились без наручников. Я же выходил не один, а с кем-то. И нас прикрывала еще одна группа. Порой мы даже не знали, кто это. У каждого, кто имел отношение к такой работе, было по два пистолета: табельный ТТ и какой-нибудь малогабаритный – для скрытого ношения. Например, у меня во время таких прогулок был при себе «Маузер» калибра 6,35 мм.

Узнать Кука вряд ли бы кто-то смог, поэтому мы его даже не гримировали. Во-первых, у нас он поправился, зубы вставили ему – до этого тоже беззубый был. Во-вторых, его знал хорошо только узкий круг людей по подполью, которые уже были либо убиты, либо сидели, либо находились на Западе.

– Почему Кука укрывали от глаз прокурорских работников?

– Его арест сохранялся в тайне исходя из оперативной и политической необходимости. Мы не знали, что дальше будем с ним делать: расстреляем или устроим показательный процесс, а потом посадим или тоже расстреляем, или используем его как-то по-другому. Хотя была команда Хрущева расстрелять, но КГБ Украины отстоял, уберег и Кука, и Чумака от казни.

В 1960 году экс-главкома УПА по указанию того же Хрущева амнистировали, освободили. После этого разрешили работать в Центральном государственном историческом архиве в Киеве, потом – в Институте истории АН УССР, всегда держа под присмотром. Но защитить диссертацию Куку так и не дали.

Чумак же после той операции непродолжительное время сотрудничал с органами, потом мы устроили его на работу. Захватив главаря УПА, Мыкола здорово облегчил труд многих чекистов.

 

Сам генерал-лейтенант Тимофей Строкач, бывший в то время министром госбезопасности Украины, обещал Чумаку звание Героя Советского Союза и квартиру на Крещатике за захват Кука живым. Ведь в его розыске участвовали тысячи людей! Золотую звезду Мыкола, конечно же, так и не получил, как и квартиру на Крещатике, и продолжал жить с семьей по съемным углам. Мы, конечно, ему оплачивали. Пусть скажет спасибо чекистам Украины и лично Николаю Зубатенко за то, что его тогда оставили живым.

– Какова дальнейшая судьба Кука?

– До смерти в сентябре 2007 года он возглавлял Киевское братство ОУН-УПА, участвовал в составлении сборников по истории ОУН-УПА, выступал в прессе и на встречах в воинских подразделениях армии Украины. В свое время Кук отказался от предложенного ему Ющенко звания Героя Украины.

Мне совершенно непонятно решение руководства сегодняшней Украины наградить званием Героя Украины ликвидированного в 1950 году генерал-хорунжего УПА Романа Шухевича (Чупринку) и его проживающего ныне в Киеве сына Юрия Шухевича, а также боевыми медалями «За мужество и отвагу» некоторых ветеранов УПА. Особенно непонятно награждение бывших противников «Почетным знаком Службы безопасности Украины». Это оскорбляет память павших в борьбе с нацизмом.

После многолетнего перерыва я неоднократно встречался с Куком как в период СССР, так и в новой «нэзалэжноi» Украине. «Не за такую Украину мы воевали, – как-то заметил Кук в одной из наших всегда острых политических бесед. – Нам американская Украина была не нужна...».

Не может быть идеологического примирения между ветеранами Великой Отечественной войны и бойцами УПА. Но, безусловно, когда-нибудь должен сработать временной человеческий фактор. Рядовые участники вооруженного сопротивления в Западной Украине в силу своей необразованности, да и просто неграмотности любого вида были уверены, что сражались за свою Украину. Верили своим командирам-провидныкам.

 

Они понесли наказание, пройдя наши тюрьмы, лагеря и спецпоселения. Да их и нельзя приравнивать к их бывшим руководителям, особенного высшего звена. Конечно, в те годы это был серьезный и опасный противник.

 

Иначе не возились бы мы с ними так долго. Убежден, что нынешние некоторые разногласия и претензии между нашими странами сменятся взаимопониманием и нужными обеим сторонам крепкими связями на исторической славянской основе.


Вадим Удманцев, Сегодня.ру

 

Комитет