Выход из состава ЕС одной или даже нескольких стран начинает обсуждаться как реальная перспектива

В начале «нулевых годов» расширение Евросоюза на восток воспринималось как окончательное торжество немецкой и всей западной политики. Правящие круги Германии обещали своим соотечественникам и соседям, что политическая и экономическая интеграция континента на основе принципов свободного рынка и общей валюты приведет к общему процветанию и повышению уровня жизни.

Результат получился ровно противоположный обещанному, и виной тему не только глобальный кризис, начавшийся в 2008 году. Скорее наоборот, именно череда экономических и социальных провалов, имевших место в Европе, является одной из причин кризиса, который упорно не желает заканчиваться.

Разумеется, рыночные реформаторы в Западной Европе рассуждают точно так же, как и в нашей стране. Проводимая ими политика безукоризненно верна, а если что-то получается не так, то виновато население, не желающее адаптироваться. Или причина неудач реформ состоит в их недостаточном радикализме и последовательности. Значит, надо еще радикальнее и последовательнее проводить именно тот курс, который уже привел к многочисленным неприятностям. Поскольку по мере «радикализации реформ» таких неприятностей становится еще больше, делается вывод о том, что и принятые меры все же оказались недостаточно радикальными, и их надо углубить. То есть, усугубить.

О необходимости либерального реформирования западноевропейских экономик говорят непрерывно, начиная с ранних восьмидесятых, и на практике это реформирование проводится уже, по меньшей мере, три десятилетия.

При этом, по странному стечению обстоятельств, наименее радикальными оказываются реформы именно в Германии и во Франции, хотя как раз эти две страны наиболее активно проталкивают либеральную повестку дня для Евросоюза в целом.

И именно страны наименее «реформированные» оказываются наиболее благополучными не только в социальном, но и в экономическом отношении.

Для Восточной Европы вступление в ЕС было последней великой мечтой, оказавшейся очевидной иллюзией. Некоторый рост производства и повышение жизненного уровня имели место в первой половине «нулевых годов», но наступивший кризис приостановил этот процесс. В странах Южной Европы все получилось еще хуже, поскольку введение единой валюты привело к оттоку средств в немецкие и французские банки, а кредиты, полученные из этих стран, пошли на закупку там же товаров - в ущерб местному производству.

Сегодня Южная Европа задыхается в долговой петле, Восточная Европа стагнирует, а в таких странах, как Великобритания или Франция, общественное мнение все более негативно относится к потоку мигрантов, перемещающихся из других стран ЕС. Антииммигрантские настроения, которые раньше были характерны для праворадикальных политических групп и их сторонников, сейчас распространяются почти по всему общественному спектру. Причем показательно, что если раньше эти настроения имели явный расистский подтекст, то сейчас ситуация меняется с точностью до наоборот.

Типичной ситуацией для Брюсселя становится возмущенная реакция арабов и черных африканцев на поведение поляков или румын, которые «не уважают нашу родную Бельгию» и даже не могут выучить французский язык.

То же самое наблюдается в Англии и во Франции, где именно «внутренняя» миграция из других стран ЕС воспринимается как проблема куда более серьезная, чем приезд людей из Индии или с Ямайки. Причина очень проста: люди, переселяющиеся с других континентов, приезжают сюда жить навсегда. Правила для «внешней» иммиграции из бывших колоний из года в год ужесточаются, и поток приезжих оттуда замедляется. А те, кто живет в Европе уже долгие годы, порой несколько поколений, усваивают язык и нравы принимающей страны. Зачастую и превращаются в ее ярых патриотов, что особенно характерно для индусов в Англии, сенегальцев и алжирцев во Франции. Определенные проблемы есть с мусульманскими общинами, но и тут картина куда сложнее, чем кажется на первый взгляд, поскольку значительная часть молодежи из арабских или пакистанских семей старается отбросить традиционные ограничения. Внимание прессы, разумеется, приковано к нескольким сотням исламских радикалов, отправляющихся воевать на стороне «Аль-Каиды» или «Исламского государства» в Сирию или Ирак. Однако на каждого из них приходятся тысячи лояльных подданных, которые не только безобидно трудятся в своих лавках, но и служат в полиции, армии, в государственных учреждениях.

Напротив, мигранты из Восточной Европы корней пускать не собираются, приезжают на недолгий срок, соглашаются работать за «черную» или «серую» зарплату, подрывая рынок труда и отчаянно конкурируя с местными. Неудивительно, что британцы, независимо от расы, религии и собственного происхождения, начинают видеть в «понаехавших» угрозу своему благосостоянию.

Собственно, именно требование остановить миграцию из Восточной и Центральной Европы становится главным в избирательной программе Партии независимости Соединенного Королевства, которая сегодня стремительно набирает вес в Англии. Так же быстро растет и популярность французского «Национального фронта», возглавляемого Марин Ле Пен.

Парадокс в том, что на Юге и Востоке Европы, откуда прибывают миграционные потоки, люди тоже относятся к ЕС с возрастающим неодобрением. В конце концов, польские сантехники отправляются работать на другой конец континента не от хорошей жизни.

Многие видят, как политика, проводимая при поддержке брюссельской бюрократии, разрушает местную экономику, уничтожает рабочие места и возможности развития.

В Болгарии и Румынии разочарование результатами вступления в ЕС достигло таких масштабов, что в случае референдума большинство, скорее всего, проголосовало бы за выход из союза. В Венгрии у власти оказались политики, находящиеся в открытом конфликте с Брюсселем. Их курс вызывает большие разногласия в стране, но чем больше обостряется противостояние со структурами Евросоюза, тем прочнее положение венгерского правительства.

Тем не менее, выход стран Восточной или Центральной Европы из ЕС сегодня маловероятен. Местные элиты полностью интегрированы в брюссельские структуры и достаточно жестко контролируют ситуацию, чтобы не позволить населению выразить собственную политическую волю. Напротив, в странах с давними демократическими традициями и более сильной национальной буржуазией - таких, как Британия или Франция - ситуация может выйти из-под контроля. Мало того, что набирают вес партии евроскептиков, но, что, пожалуй, даже важнее, более умеренные организации начинают на них оглядываться и брать на вооружение часть их риторики. В результате британские консерваторы уже пообещали своим избирателям провести референдум о выходе страны из ЕС.

Правда, само руководство консервативной партии собирается во время референдума агитировать за сохранение Соединенного Королевства в составе Евросоюза, но эта решимость убывает с каждым днем. Финансовые требования Брюсселя, постоянно пытающегося запустить руку в британскую казну, вызывают растущее негодование по всему политическому спектру в Англии, и даже среди шотландских националистов, до недавнего времени пользовавшихся благосклонностью еврочиновников.

Развал Великобритании через шотландский референдум о независимости явно был частью стратегии брюссельской элиты.

Она пыталась наказать и ослабить Лондон, постоянно оппонирующий немецкой политике в рамках ЕС. Но шотландцы остались в составе Соединенного Королевства, а в Лондоне, хоть и сделали вид, будто не заметили позиции евробюрократии, на самом деле, ничего не забыли. Грядущий референдум о выходе из ЕС становится, таким образом, закономерной местью за ту роль, которую Брюссель и Берлин играли в шотландском кризисе.

Политическая элита Франции, напротив, куда более едина в отношении к ЕС, и в целом стоит за Брюссель. Но ее позиции слабеют с каждым днем. Протестное голосование за Марин Ле Пен связано именно с тем, что она воспринимается как чуть ли не единственный в стране деятель, не связанный с привычным политическим классом. И хотя шансы «Национального фронта» на победу остаются все еще сомнительными, надо помнить, что Франция - страна радикальных перемен и общество с очень развитым чувством национальной гордости. Последовательные провалы правоцентристских правительств и социалистов вызывают в обществе ощущение, что надо менять всю политическую элиту целиком, так же, как в середине пятидесятых годов это сделал генерал Шарль де Голль. На эту же нишу претендует сегодня и Марин Ле Пен.

Исторически оппонентами Евросоюза и брюссельской бюрократии выступали левые партии социалистического и коммунистического толка. Но в последние годы, деморализованные крушением СССР и ослаблением рабочего класса в процессе глобальных экономических перемен, эти партии либо утратили свои позиции, либо фактически сдались на милость либеральной элиты, превратившись в ее интеллектуальную прислугу. Однако ниша евроскептической оппозиции никуда не исчезла. Оставленная левыми, она была заполнена популистскими правыми, которые сегодня порой дословно повторяют лозунги, двадцать лет назад провозглашавшиеся коммунистами.

Тем не менее, среди левых постепенно нарастает понимание того, что без борьбы против ЕС никакая программа социальных перемен в Европе невозможна. Во Франции возникло движение «Левые за суверенитет», также выступающее против Евросоюза. В Чехии социал-демократы неожиданно резко выступили против антироссийской линии Брюсселя. В Германии Левая партия старательно избегает заявлять свою позицию по вопросу об отношении к ЕС, опасаясь раскола, но постепенно в ней возрождаются радикальные настроения. Это было особенно заметно по резкой критике немецкой политики на Украине и по отношению к Греции. В Италии набирает вес движение комика Беппе Грилло, объединившее в своих рядах часть левых с борцами против коррупции и финансового капитала, а в скандинавских странах отношение левых к ЕС всегда было достаточно скептическим.

Таким образом, брюссельской бюрократии в ближайшее время предстоит столкнуться одновременно с вызовами и слева и справа.

Экономический кризис, понемногу добирающийся до Германии, грозит пошатнуть стабильность в самом сердце системы, а провал украинской политики Берлина и Брюсселя может обернуться моральными проблемами беспрецедентного масштаба.

Если пять лет назад эксперты, которые, подобно известному французскому экономисту Самиру Амину, предрекали распад «единой Европы» выглядели людьми экстравагантными или чересчур радикальными, то теперь к их прогнозам вынуждены серьезно относиться даже те, кто еще недавно отказывался даже говорить о такой возможности. Выход из состава ЕС одной или даже нескольких стран начинает обсуждаться как реальная перспектива. Однако если уж дойдет до этого, то двумя или тремя странами дело не ограничится.

Вряд ли стоит ждать быстрого развала ЕС. Но проект новой европейско-германской империи явно переживает кризис. И выйти из этого кризиса без очень тяжелых потерь не удастся.

Источник: Директор Института глобализации и социальных движений Борис Кагарлицкий, «Столетие»

Комитет