«Я хожу по комнатам мёртвых, по улицам мёртвых, городам мёртвых — людей без глаз, без голов;
людей с фабричными чувствами и стандартными реакциями;
людей с газетными мозгами, телевизионными душами и школьными идеалами».

Чарльз Буковски.

Недавно на глаза мне попалась статья Егора Воронова «Бес гуманизма», звучащая как эхо социальных сетей, ужаснувшихся массовым убийствам беззащитных людей на Украине и искренней радости по этому поводу широких украинских масс.

Однако, на мой взгляд, подняв проблему тотальной дегуманизации украинского общества, Егор так и не смог добраться до её сугубо украинских причин, съехав на привычные всем универсально-либеральные девиации нашей эпохи.

«… нынешние события заставляют задуматься о многом, — пишет автор. Огромное количество вопросов к другим, но еще больше к себе. Вот, например, до какой степени я быдло? То, что я им являюсь, это я уже понял. Спасибо многим национально сознательным согражданам, кто убеждал меня в этом последние полгода. Теперь меня интересуют… «насколько я являюсь индивидом, влачащим скотское существование?»

Этот вопрос звучит в статье риторически. Автор прекрасно знает на него ответ и легко поясняет, почему на Украине для правильных, сознательных украинцев и их государства он «быдло» и «нелюдь».

Я «недочеловек», пишет он, потому что «не поддерживаю достижения Евромайдана (Национальной революции), не считаю важным самоидентифицировать себя, как украинец, и считаю идеи Карла Маркса и Петра Кропоткина важнее месседжей Михаила Грушевского и Дмитрия Донцова».

Действительно, на Украине граница между «быдлом» и «воинами света» проходит по трём критериям — идентичности, ценностям и политической ориентации. Причём появилась эта граница не вчера, не на «Майдане» и тем более не в зоне так называемой «антитеррористической операции». Эту границу провели двадцать лет назад. А сейчас для многих она стала очевидной, потому что её контуры обвели тёплой кровью.

Я согласен практически со всем, о чём пишет в своей статье Егор Воронин. Не согласен я лишь с одним его утверждением, с тем, что в умах правильных украинцев «нелюди» поселились на Юго-Востоке полгода назад. Как человек, родившийся на Волыни, могу заявить, что «нелюдей» хватает даже на Западной Украине.

Более того, позволю себе заметить, что «нелюдь», с точки зрения сознательного украинца, это не географический и профессиональный признак, а умственная, психологическая и культурная особенность. И появились в головах «свидомых» идея «нелюдей» гораздо раньше «Майдана», АТО и даже самого украинского государства. Всё значительно сложнее. Попробую объяснить…

В моём паспорте гражданина СССР, в графе «национальность» стояло лаконичное — «украинец». Аналогичным образом данная графа была заполнена и в документах моих родителей, а также дедушек и бабушек. Моим мнением относительно того, кем я себя считаю по национальности, никто никогда не интересовался. Признаюсь, что я и сам этим не интересовался. Раз в документе написано что «украинец», значит — «украинец». Данную пометку о национальной принадлежности породили чиновники паспортного стола простым плюсованием таких же паспортных пометок моих родителей.

Числиться «украинцем» было не трудно. Ведь, как я уже сказал, всё начиналось и заканчивалось пометкой в паспорте, ничем не связанной с объективной реальностью. С таким же успехом я мог бы быть записан как джидай или хоббит. Это от меня ничего не требовало. Даже когда в 90-х годах прогрессивно мыслящую молодёжь «нэзалэжной» Украины охватила мода на украинский национализм, я продолжал оставаться абсолютно равнодушным как к своей пометке в паспорте, так и к «великим идеям», внезапно возвеличивших её до сакральных вершин.

Я оставался абсолютно холоден к главным признакам украинскости: вышиванкам, «ридной мове», Тарасу Шевченко, Стефану Бандере, «героям УПА», украинской государственности и прочим очень важным для украинства вещам. Я почему-то не находил причин для гордости собой в контексте принадлежности к украинской нации. Не сомневаясь в том, что я украинец, тем не менее, я впадал в экзистенциональную тоску от всего украинского. Каким-то странным образом я видел во всей постсоветской украинскости некую разновидность погибшей в 1991 году советскости, которая характеризуется таким ёмким сартровским понятием как «тошнота».

Гораздо позже я понял, что одинаковое восприятие мной украинскости и советскости возникало вследствие их общей фальшивости, когда говорят одно, делают другое, а думают третье. Точнее, каким-то непонятным образом я чувствовал, что украинскость это одна сплошная симуляция. Причём симуляция того, чего на самом деле не существует, — симуляция самого себя. Но любая симуляция неинтересна, если человек чувствует или знает, что перед ним именно она.

В юности, я не был знаком с работами Бодрийяра и не имел представления о таком феномене как «симулякр», но насколько могу судить сейчас, в те годы я ощущал украинство как симулякр. Позднее же, ознакомившись с историческими фактами, я узнал, что украинство это — симулякр. И тогда интуитивные ощущения трансформировались в рациональное мировоззрение. Для меня это было чем-то вроде индивидуальной экзистенциональной катастрофы, заставившей меня жить на руинах когда-то навязанных мне фантомов и иллюзий.

Именно в этот момент я окончательно превратился с точки зрения украинства в «быдло», «нелюдя», «змоскалэного», «ватника» и тому подобного «неукраинца». Выбирая между возможностью быть украинцем и возможностью быть свободным человеком, я выбрал свободу. Но, покинув Матрицу украинства, я автоматически стал изгоем и «недочеловеком». Жить на Украине, и находиться вне Матрицы украинства уже само по себе преступление. Однако вышиванку я так себе и не купил.

Со своим добровольным остракизмом приходилось мириться, но чем сильнее крепла постсоветская система украинства, тем тотальней она становилась, проникая не только во все поры государственной и общественной жизни, но и в пространство личной жизни.

Пометка в паспорте, не имевшая для меня никакого значения, вдруг стала превращаться в некую сверхценность, строго взирающую на тебя с бомбардировочных высот категорического императива вечно возбуждённой толпы под жёлто-синими флагами. Вдруг неожиданно выяснилось, что я (как и в советские времена) — ДОЛЖЕН.

Должен говорить и думать по-украински, должен любить всё украинское, должен гордиться всем украинским, должен быть сознательным украинцем, должен наслаждаться творчеством Тараса Шевченко, должен бредить идеями Стефана Бандеры, должен ненавидеть Россию и всё русское, должен любить то, что не люблю и быть тем, чем не являюсь.

Иначе говоря, находясь в симулякре я должен был симулировать свою «украинскость», как это делало большинство окружавших меня, русских по своей сути, людей. С каждым годом нахождение вне «жовто-блакитной» толпы, сохранение своего личного пространства и своей индивидуальности с течением времени превращалось в непростую задачу.

Так я с удивлением обнаружил, что разнообразных «должен» в «свободной», «независимой» и «демократической» Украине появилось гораздо больше, чем до этого их было в Советском Союзе. А главное, от этих «должен» невозможно было нигде укрыться. Они с шумом вторгались в твою жизнь как толстые, жужжащие мухи, влетающие в комнату через открытую форточку. И самое неприятное, что не одну из этих «мух» нельзя было раздавить в силу их неприкасаемости.

Пометка «украинец» в моём паспорте стала важнее меня самого. Внезапно я оказался приложением к данной пометке. Это вызывало раздражение. А раздражение, в свою очередь, вызывало желание разобраться в происходящем, понять природу этого настырно жужжащего «украинства», неутомимо лезущего к тебе со своими «ты должен» и «ты есть».

В результате я засел за негласно запрещённые книги. Принялся вытаскивать на свет Божий табуированные статьи. И в дни «оранжевой революции» усиленно занимался правдокопанием.

Эта правда не позволяла, как прежде, спокойно жить, отгородившись от странного, внешнего мира отчуждённым цинизмом. Обретённая правда ныла и болела как незаживающая рана. И тогда я выплеснул эту правду на окружающих в своих скандально известных интернет-сообществу беседах с главным редактором «Полярной звезды».

С этого момента с точки зрения украинства я сознательно преобразился в «нелюдь», разменяв свою счастливую отметку в паспорте «украинец» на жизнь в пространстве ограниченного гуманизма, с последующей перспективой (как сейчас выяснилось) отправки в фильтрационный лагерь. Для всех сознательных украинцев я стал предателем и «пятой колонной».

Украинство по своей сути тоталитарно. Оно не терпит полумер и полутонов. Оно приемлет лишь толпу идущую строем в одном направлении и с одной целью. Кто не в строю тот быдло и враг. Кто не в строю подлежит переделке, изоляции, изгнанию либо уничтожению. До победы второй «оранжевой революции», тех, «кто не в строю» либо пытались переделать и поставить в строй, либо изгоняли. После очередного захвата власти правильными украинцами, всех «кто не в строю» начали демонстративно убивать при помощи ножей, пистолетов, пулемётов, тяжёлой артиллерии и боевой авиации.

«Ватники» и «колорады» думают не так, как это велит Матрица «украинства» и самим фактом своего существования ставят под вопрос существование этой Матрицы. Именно поэтому она коллективным рефлексом украинских патриотов легко выходит за рамки морали, нравственности и всякого гуманизма, стремясь уничтожить угрозу. А тех, чьи мозги не смогли зачистить ни украинские СМИ, ни система образования, теперь зачищает Национальная гвардия.

Естественное состояние сознательного украинца — толпа. Причём толпа агрессивная, разрушающая, утверждающая себя через насилие. В Матрице индивидуальность подавляется, потому что индивидуальность гарантирует личную свободу и позволяет видеть в другом человеке, прежде всего свободного человека.

Бить и убивать нелюдь легко. Унижать и лишать жизни такого же как и ты — трудно. Для многих — невозможно. Поэтому сейчас украинские патриоты убивают на Донбассе не обычных людей с иными ценностями, иными взглядами на жизнь, иным мировоззрением, иными идеалами, а «террористов», «сепаратистов», «ватников», «колорадов» и прочую «нелюдь».

Ведь если признать что люди, поднявшиеся с оружием в руках против государственного переворота в Киеве это всё-таки — люди, то придётся признать и их право на свободу, признать их естественное право быть не такими как правильные украинцы, признать их право жить собственной жизнью. А этого позволить никак нельзя. Это будет началом разрушения Матрицы «украинства». Поэтому Украина обречена на дегуманизацию, на сепарирование «людей» от «нелюдей», на расстрелы безоружных, на артобстрелы мирных городов и фильтрационные лагеря.

Но действие всегда рождает противодействие. Парадокс ситуации в том, что принуждение паспортных украинцев (вроде меня) к украинству, превращает их в глубоко русских людей, защищающих всеми доступными средствами своё право быть тем, кто они есть.

Сейчас на Украине «русский» это в большей степени не национальная идентичность, а возможность быть свободным человеком, в отличие от «украинца», который является антропологическим приложением к умозрительным схемам идеологии украинского национализма и безропотным тягловым животным олигархических кланов.

В этом мире нет ничего однозначного. И тотальная дегуманизация Украины это не только способ её сохранения, но одновременно фактор её разрушения. Украинская дегуманизация общества, превратившая миллионы вчерашних украинцев в «террористов», «сепаратистов», «ватников» и «колорадов» в процессе их борьбы за свою свободу, в конечном итоге приведёт их к выстраданному пониманию своей, естественно присущей им русскости. Сегодняшние «ватники» и «колорады» и иные «нелюди» это завтрашние русские люди, живущие на исконно русских землях Юго-Западной Руси.

Я могу это утверждать, потому что сам прошёл долгий и не лёгкий путь этой удивительной метаморфозы, приведшей меня украинца к русскому. Сейчас по этому пути идут миллионы моих соотечественников, подгоняемые гонениями, террором и штыками правильных украинцев.

Андрей Ваджра, Украина.РУ

Комитет