Государству верить нельзя. Банкам тоже, потому что они все в сговоре. Так, за неполные полгода в сознание украинцев вернулись стереотипы советского прошлого… Причем многим вкладчикам «Надр», «Укрпромбанка», «Родовида» и других ведущих финучреждений страны эти страхи были незнакомы ранее.

Тут даже можно вернуться не в лихие 90-е, а гораздо раньше. К «хрущевкам» как единственному варианту нормального жилья, к продуктам по карточкам, к свету и воде по графику. Останется только вынести туалеты во дворы и зарывать деньги в землю.

Банкам не верь!

У меня есть знакомые, которые уже успели разблокировать свои деньги в первой ласточке кризиса - «Проминвестбанке», но не могут добраться до остальных, затерянных в «надрах» нашей банковской системы, качавшей бабки из «укрпрома».

После такого издевательства и на фоне дешевеющих квартир, люди, забирающие деньги из банка, потом триста раз подумают – отдавать ли их опять. А если запретят досрочное расторжение? Если введут временную администрацию? Если «они» еще что-нибудь придумают и, забрав деньги, сбегут в Америку, Таиланд или Израиль?

Сложность еще и в том, что никто не может сказать, когда этот кризис завершится. Следим за Америкой. На нее вся надежда. Но там выхода из тупика пока не видно, а сами, без дешевых буржуйских кредитов, мы не сможем. А раз никто не знает, когда начнем выползать из кризиса, то и общее настроение недоверчивое.

Доверие к банкам подорвано, а без такого доверия смешно говорить о развитии рыночной экономики. Так, на фоне кризиса мы стремительно падаем непонятно куда, на ходу расставаясь с мечтами о лучшем европейском месте для нашей Украины.

Как сказал еще накануне кризиса Виктор Янукович: «Мы тогда из этого дерьма еле-еле выбрались…». Это он имел в виду порядки девяностых годов. Теперь обратно в это «дерьмо» и возвращаемся.

Прощай, средний класс!

Для тех, кто до кризиса зарабатывал по тысяче-полторы баксов казалось, что они и есть средний класс. Страна несколько лет жила ощущением, что завтра будет лучше, чем вчера. Среднеклассникам уже было мало полутора штук, они хотели и две, и три. И получали их в некоторых конторах.

В крупных городах начинался массовый психоз. Все украинцы срочно захотели жить в Киеве. И не важно, что город был на это не рассчитан, не готов и так далее. Вся страна потянулась в столицу, как мексиканцы в свое двадцатимиллионное Мехико.

Даешь две штуки баксов! Услышав такие вопли, владельцы киевских квадратных метров резко захотели жрать. В сентябре прошлого года, аккурат перед всеобщим обвалом, хозяева двадцатиметровых конур требовали за них 500-550 у.е. Если с ремонтом – то 600.

Кризис, конечно, положил конец этому массовому психозу. Но, вместе с тем, он и похоронил самую динамичную прослойку нашего общества – потенциальный средний класс.

Более того, бывшие менеджеры теперь могут четко понимать, что они мало в чем оторвались от своих родителей, запуганных государством. Последнее время, и особенно после «оранжевой революции», у нас культивировалось мнение о том, что молодое поколение украинцев уже не будет так управляемо, как их родители.

Бывший ректор НаУКМА Вячеслав Брюховецкий так и утверждал, что приходит поколение, которое способно творить революцию. Сотворили, почувствовали себя свободными. А теперь не можем отстоять свои права перед валютными жуликами из банков.

На чем основывали свой страх перед банками пожилые люди? На всей советской истории, когда государство обманывало простых людей, а протестовать могли только диссиденты. Плюс – события, сопровождавшие развал Советского Союза и потерю сбережений. А теперь потеря сбережений тоже становится актуальной.

От сберкнижек к «надрам» и «укрпромам»

Получается, что «Юлина тысяча» была последним подарком правительства, связанным с советскими сберкнижками. После обвального падения гривны с 4,8 и до неизвестно чего, после непоняток с некоторыми коммерческими банками, после массовых увольнений и закрытия заводов, уже никто не будет вспоминать про советские сберкнижки. Да и актуальность проблемы теряется, потому что уходят из жизни люди, для которых это стало моральной травмой.

Советские сберкнижки – это как день Победы. Чем дальше он от нас, тем меньше мы его чувствуем. Более молодым поколениям проблема сберкнижек не так важна. Да и не всегда молодые знают, где они лежат.

Но страхи прошлого, боязнь финансового обмана возвращаются. В другом виде, правда, но все же. Так и воскресает генетическая память предков, не веривших мечтам о сохранении заработанного.

Напомним, что механизм уничтожения и обесценивания вкладов и ценных бумаг граждан был выработан еще задолго до 1991 года.

Конфискационные реформы 1947 и 1961 года надолго заложили в сознание граждан СССР ощущение полной незащищенности перед государством. «Замораживание» вкладов тоже не стало изобретением «демократической» власти. Оно однажды уже было еще при коммунистах, когда почти на двадцать лет власть похоронила государственные облигации.

Сначала на них принуждали подписываться (особенно пострадали члены КПСС, которые должны были показывать личный пример), а затем, аргументируя свое решение сложной экономической ситуацией, заморозили до лучших времен.

А уже потом была кравчуковская инфляция 1993 года, в сочетании с товарным дефицитом похоронившая вклады советских времен.

То есть, механизм кредитно-финансового издевательства над гражданами был выработан давно. Кризис 1992 года лишь вывел его на качественно новый уровень.

Но бывшим менеджерам и инвестиционным банкирам от этого не легче. Они наконец-то врубились, что живут не в европейской стране с растущей средней прослойкой общества, а в латиноамериканско-балканской дыре с резким размежеванием по доходам.

Да, ничего не изменилось. Государству мы снова не верим, банкам уже тоже нет, купить толком нечего, потому как не знаешь, что будет завтра. Значит, деньги как это и было в Союзе, надо хранить в трехлитровых банках, глубоко зарытых в землю.

Там нет процентов и супер-акций, но нет и временной администрации, моратория, проблемных кредитов. Земля все вытерпит.

И чем это отличается от «совка», который мы успешно хоронили в 1991 и 2004 годах?

Федор Михайловский, From-UA

Комитет