Его яркая и многогранная карьера в авиации продолжалась очень недолго — всего три года. Но за столь короткий срок он вырос из обычного провинциального артиллерийского офицера, коих по списочному составу в Русской армии были тысячи, в любимого всеми национального героя.

Петр Николаевич Нестеров - живой символ успехов стремительно развивавшейся тогда отечественной авиации. Его героическая жизнь стала примером для сотен и тысяч энтузиастов воздухоплавания, мечтавших о небе как в имперский период истории страны, так и в советское, и в постсоветское время…

Рассказ о жизни и деятельности героического сына России сегодня можно найти и в любой библиотеке, и на различных сайтах в Интернете. Поэтому мы не будем пересказывать всю его биографию, перечислять заслуги и достижения в области авиации, а сосредоточимся на двух величайших свершениях Петра Николаевича – «мертвой петле», впервые выполненной им 100 лет назад, 27 августа (9 сентября по н.с.) 1913 г. в небе над Киевом, и воздушного тарана, тоже впервые в мире осуществленного штабс-капитаном спустя год, в начале Первой мировой войны, в небе над Львовщиной.

«Мертвая петля» - не бесшабашный экспромт, а плод долгих раздумий. С самых первых своих полетов, произведенных в период обучения в Офицерской воздухоплавательной школе (ОВШ) в 1912–1913 гг., П.Н. Нестеров начал задумываться над тем, как поднять маневренность тогдашних, почти исключительно прямолинейно летавших аэропланов.

Он пришел к выводу, что даже на весьма несовершенных крылатых машинах вполне возможно выполнять достаточно замысловатые фигуры, позднее получившие название высший пилотаж. И самым первым сложным маневром, который он придумал и впервые выполнил в небе, стала знаменитая «мертвая петля».

Однако в зарубежной исторической прессе авторство «мертвой петли» нередко приписывается не русскому пилоту Нестерову, а французу Адольфу Пегу, а еще чаще – асу кайзеровских воздушных сил Максу Иммельману, ее до сих пор там называют не иначе как «петля Иммельмана».

Однако факты – вещь упрямая. И они свидетельствуют о том, что русское авторство «мертвой петли» - неоспоримо.

Сама мысль о возможности совершения «мертвой петли» зародилась у Нестерова еще задолго до того, как он стал курсантом ОВШ, где он уже теоретически доказал возможность ее выполнения.

«Воздух есть среда вполне однородная во всех направлениях. Он будет удерживать в любом положении самолет при правильном управлении им», — утверждал Петр Николаевич.

Над нестеровской идеей-фикс потешались его однокашники. Так, в выходившем при авиашколе информационном альманахе, выпускаемом учениками, в 1912 году была напечатана шарада под названием «Кто он?»:

«Ненавидящий банальность, полупризнанный герой,

бьет он на оригинальность своею «мертвою петлей»!

Ничуть не обидевшись, Нестеров, угадавший себя в этом четверостишии, ответил довольно подробным стихотворным разъяснением:

«Коль написано: петля, то, конечно, это я.
Но ручаюсь вам, друзья, на петлю осмелюсь я.

Одного хочу лишь я, свою петлю осуществляя:
Чтобы эта «мертвая петля» была бы в воздухе живая.
Не мир хочу я удивить, не для забавы иль задора,
А вас хочу лишь убедить, что в воздухе везде опора…»

Для доказательства своей идеи, согласно которой воздух, имеющий вполне определенные физические характеристики, является для самолета достаточной опорой, 100 лет назад, 27 августа 1913 г., по старому стилю, в Киеве над Сырецким полем П. Н. Нестеров впервые в мире выполнил на самолете «Ньюпор—4» (с двигателем «Гном» в 70 лошадиных сил) замкнутую петлю в вертикальной плоскости. Этим маневром Нестеров фактически и положил начало авиационному высшему пилотажу.

Подвиг Нестерова всколыхнул весь мир. Со всех концов света в Киев, где Петр Николаевич тогда служил, летели восторженные телеграммы.

Из Нижнего Новгорода начальник кадетского корпуса телеграфировал: «Корпус восторженно приветствует своего славного питомца блестящим успехом на гордость русской авиации».

Но военное начальство было категорически против «мертвой петли». Сам же пилот был уверен, что «фигурные полеты - это школа летчика». Поэтому, несмотря на категорические запреты начальства, Нестеров 31 марта 1914 г. повторил свою «мертвую петлю».

Француз Адольф Пегу тоже выполнил «мертвую петлю» в том же 1913 году, спустя считанные дни после Нестерова, что и дало повод некоторым печатным изданиям утверждать, что авторство этой фигуры принадлежит Франции.

Что касается Макса Иммельмана, то он придумал и начал первым применять в ходе воздушных боев Первой мировой войны, то есть спустя больше года после выполнения «мертвой петли» сначала русским пилотом Нестеровым, затем французом Пеги, несколько иную фигуру высшего пилотажа – вираж с полупереворотом, который и является на самом деле «петлей Иммельмана».

Иллюстрированный журнал «Искры» в номере № 35 за 7 сентября 1914 г., то есть уже после гибели Петра Николаевича, приводит его слова:

«Я еще не успел вполне закончить теоретической разработки вопроса, когда узнал, что «мертвую петлю» готовится совершить и французский авиатор Пегу. Тогда я бросил теоретические расчеты и решил рискнуть. Совершить «мертвую петлю» было для меня вопросом самолюбия, — ведь более полугода я исследовал этот вопрос на бумаге…»

В мае 1914 г. Пегу приехал в Санкт-Петербург специально для наглядной демонстрации опробованной им «мертвой петли». Нестеров, справедливо убежденный в непререкаемом приоритете российской авиационной школы, счел своим долгом разослать уведомительные телеграммы в редакции тиражных российских газет: «Императорскому аэроклубу уже давно необходимо подтвердить, что первую «мертвую петлю» совершил русский летчик…»

Чтобы исправить возникшее недоразумение, вносившее определенный диссонанс во все более упрочивавшиеся российско-французские отношения в преддверии большой войны со странами австро-германского блока, французский летчик счел полезным лично встретиться с Нестеровым и во всеуслышание признать первенство россиянина в теоретическом обосновании и первом исполнении «мертвой петли».

Для пущей убедительности 18 мая 1914 г. авиаторы П.Н. Нестеров, А. Пегу и профессор Н. Е. Жуковский совместно выступили в московском Политехническом музее, подробно изложив особенности опробованной на практике техники высшего пилотажа и с физическими выкладками обосновав новые открывающиеся перед авиацией возможности выполнения сложных маневров в воздухе.

Стоит заметить, что среди авиационного начальства и в печати появлялись самые разные мнения о беспримерном полете Нестерова над Сырецким полем в августе 1913 г. Одни отрицали практическую ценность «мертвой петли», другие просто считали подобные «трюки» неоправданным риском.

Однако военные летчики, соратники Нестерова, и сам Петр Николаевич видели в «мертвой петле» одну из важнейших фигур высшего пилотажа, которая поможет бойцу в небе решать самые неожиданные задачи. Время доказало, как прав был Нестеров...

10 февраля 1914 г. Киевское общество воздухоплавания отметило Нестерова за научную разработку вопроса о глубоких кренах аэроплана в полете и за выполненную им «мертвую петлю», присудив ему золотую медаль общества за 1913 год. А затем киевский генерал-губернатор от имени жителей вверенного его попечению города вручил отважному пилоту-новатору памятный золотой жетон, с которым Петр Николаевич не расставался до самой смерти.

Кроме этих знаков отличия, Нестеров также получил при жизни от императора офицерские ордена Св. Анны 3-й степени и Св. Станислава 3-й степени. Посмертно, после прогремевшего на весь мир воздушного боя с австрийским летчиком, завершившегося первым в истории тараном, Петр Николаевич был также награжден очень престижным в армии и обществе орденом Св. Георгия IV степени (25 января 1915 г.).

Всякий читатель, не посвященный в детали технического оснащения военной авиации в первые годы ее становления, может задать вопрос: а зачем вообще штабс-капитану Нестерову понадобилось идти на таран, сопряженный с неимоверным риском? Что, не мог просто всадить в австрийский аэроплан прицельную очередь из пулемета?

Но в том-то и дело, что, действительно, не мог. Кроме револьвера в кобуре, военные летчики в начале Первой мировой войны (не только России, но и других держав), никакого другого оружия для ведения воздушного боя на борту не имели.

Правда, военных летчиков противоборствовавшей с Антантой стороны – стран Четверного блока, быстро догадались вооружить карабинами, а вскоре начали устанавливать в кабины и пулеметы, но русские, как известно, «долго запрягают»…

Итак, Первую мировую войну возглавляемый штабс-капитаном Нестеровым 11-й корпусной авиаотряд встретил в составе 3-й армий Юго-Западного фронта, которой командовал генерал от инфантерии Н.В. Рузский. В начале кампании 1914 года отряд обеспечивал действия войск фронта в боях за Львов, принадлежавший тогда Австро-Венгерской империи (был взят русскими частями 3 (16) сентября). Лично участвуя в боевых действиях с 26 июля (8 августа) 1914 г., командир корпусного авиаотряда штабс-капитан Нестеров выполнял самые разнообразные задачи.

Однако основной задачей Нестерова и его авиаотряда было ведение воздушной разведки. Боевые действия разгорались с каждым днем все сильнее, и командованию необходимы были все новые сведения о передвижениях и группировке противника. И здесь авиация должна была сыграть главную роль.

Помимо разведки, штабс-капитан Нестеров лично выполнил одну из первых в России бомбардировок вражеских позиций специальными артиллерийскими снарядами.

Бомбометание было проведено летчиком прицельно, оно нанесло противнику существенные потери и вызвало панику во вражеских окопах. Австрийское командование, узнав из сообщений печати и из разведывательных источников, кто так метко бомбардировал оборонявшие Львов войска, пообещало крупную денежную награду тому, кто собьет аэроплан Нестерова.

Кроме непосредственного участия в боевых действиях, летчик занимался научными и конструкторскими изысканиями, совершенствовал тактику и технику бомбометания. Он первым в русской армии подробно осветил теоретические вопросы ведения воздушного боя.

Наши летательные аппараты, как мы уже говорили, в ту пору вооружения для ведения воздушного боя не имели. «Вороны, а не ястребы!» - так отзывался о российских боевых самолетах автор «мертвой петли». Но на едкие замечания Нестерова чиновники от авиации тогда упорно твердили: «По штату авиационным отрядам пулеметы не положены!»

Однако летчик не сдавался. Он приладил к хвосту своего самолета большущий нож, чтобы, сближаясь буквально вплотную с противником, распарывать крылья его летательного аппарата. На длинный трос он цеплял «кошку», надеясь, что ловким маневром ему удастся зацепить этим приспособлением винт вражеской машины и заглушить ее двигатель...

Так и не дождавшись достойного вооружения для самолетов, Нестеров стал вынашивать идею воздушного тарана. Шанс реализовать рискованный замысел отважному офицеру предоставила сама судьба.

Обстоятельства, предшествовавшие последнему бою Петра Нестерова, долго оставались загадкой. Но спустя годы после Первой мировой войны и революционного лихолетья, находившийся в эмиграции сослуживец штабс-капитана по 11-му авиаотряду, авиатор Виктор Георгиевич Соколов на страницах информационного бюллетеня эмигрантского Российского общевоинского союза в своих воспоминаниях приоткрыл завесу тайны над этой историей. Из его воспоминаний очень зримо вырисовывается картина, подтолкнувшая Петра Николаевича, несмотря на огромный риск, осуществить свой дерзкий замысел воздушного тарана.

По словам Соколова, в один из дней конца августа 1914 г., выходя вместе с командиром авиаотряда из здания, в котором размещалось управление 3-й армии, они нос к носу столкнулись с генерал-квартирмейстером штаба армии М.Д. Бонч-Бруевичем (братом известного большевика, приближенного к В.И. Ленину В.Д. Бонч-Бруевича), который после октябрьских событий 1917 года некоторое время исполнял обязанности начальника Штаба Верховного главнокомандующего. Летом же 14-го года этот генерал отвечал за дислокацию и перемещения войск своей армии, а также за оперативную и тактическую разведку в полосе ее ответственности.

«Начавшийся разговор быстро принял обычное направление: Бонч-Бруевич стал нас упрекать в недобросовестном отношении к нашей работе, - пишет Соколов, - в том, что мы выдумываем всевозможные предлоги, чтобы не летать, в то время как австрийцы летают ежедневно. Мы, зная, что командующий армией генерал Рузский нашей работой доволен, — о чем он неоднократно говорил, — отмалчивались, но Петр Николаевич не выдержал и стал возражать».

Генерал Бонч-Бруевич отказался принимать возражения Нестерова и даже поставил ему в пример австрийского авиаразведчика барона Розенталя, который регулярно кружил над двигавшимися по львовской земле войсками вверенной ему, Бонч-Бруевичу, 3-й армии и их позициями и, очевидно, снабжал свое командование самыми свежими и точными сведениями о русской группировке.

«Вот летает, а вы только ушами хлопаете и на него смотрите», - приводит в мемуарах весьма сердитые слова Бонч-Бруевича летчик Соколов.

«А что же мы можем сделать?» – отвечает вопросом на вопрос Нестеров.

«Напасть на него!.. Дать бой!.. Мы на войне, не на маневрах!» - горячится генерал.

«Но у нас нет оружия, что сделаешь с одними пистолетами Маузера?» - резонно замечает штабс-капитан.

«Это все отговорки!.. Надо придумать способ атаки. А вы просто боитесь! Не хотите рискнуть!» - настаивает генерал.

Нестеров вспылил: «Хорошо! Мы примем меры и остановим полеты австрийца».

«Какие же это вы меры примете? — насмешливо, по утверждению Соколова, спросил тогда Бонч-Бруевич. И без стеснения подлил масла в огонь, — Ведь это одни слова и втирание очков. Так я вам и поверил!»

Тогда Нестеров, «глубоко оскорбленный» высоким военачальником, торжественно дал генерал-квартирмейстеру армии «честное слово русского офицера», что «этот австриец перестанет летать!»

«Это как же? Что же вы думаете предпринять?.. – попытался вникнуть в детали замысла Нестерова генерал. И строго присовокупил, – Помните, капитан, честным словом русского офицера нельзя бросаться легкомысленно!»

«Я, ваше превосходительство, никогда не давал повода обвинять меня в легкомыслии», – отверг обвинение командир отряда. Затем, завершая разговор, попросил разрешения идти.

«Ну, ну, посмотрим... Хорошо. Можете идти!», - поостыл Бонч-Бруевич, возможно, заинтригованный, как это практически безоружному авиатору удастся покончить с настырным воздушным соглядатаем врага.

ЦЕНА АВТОГРАФА В ВИЛЬНЮСЕ

Слово русского офицера Нестеров вскоре сдержал.

26 августа (8 сентября) 1914 г. близ Воли-Высоцкой, села неподалеку от г. Жолква (укр. - Жовква) на Львовщине, штабс-капитан Нестеров вместе с поручиком Кованько поднялся в небо, чтобы перехватить вражеский «альбатрос» - аэроплан-разведчик.

В кабине неприятельского самолета находились пилот Франц Малина и пилот-наблюдатель барон Фридрих Розенталь – тот самый, о котором генерал Бонч-Бруевич говорил Нестерову как о крайне досадной помехе, и как явствует из приведенного выше отрывка, которого Нестеров дал слово русского офицера нейтрализовать. Австрийцы опять вели воздушную разведку передвижений русских войск.

Через несколько минут, из-за сбоев в работе мотора российским пилотам пришлось вернуться на аэродром. Механики немедля принялись устранять неполадку.

В это время над летным полем, словно дразня русских, вновь появилась та же австрийская крылатая машина. Такой дерзости Нестеров стерпеть не мог. Мгновенно запрыгнув в самолет поручика Кованько, герой в одиночку взмыл ввысь.

Мощный «альбатрос» летел на высоте, недосягаемой для выстрелов с земли. Нестеров пошел ему наперерез в легком быстроходном «моране». Австрийцы пытались уйти от столкновения, но Нестеров настиг их и попытался нанести шасси своего аэроплана удар по краю несущей плоскости «альбатроса». Однако, возможно, из-за крайнего переутомления, Нестеров допустил ошибку, и удар пришелся, к несчастью, в середину фюзеляжа «альбатроса»; колеса «морана» при этом попали под верхнюю плоскость, а винт и мотор ударили по ней сверху. Тонкостенный вал, на котором держался двигатель «Гном», переломился и мотор оторвался от самолета и начал падать.

После этого «моран» стал неуправляемым. От удара Нестеров вывалился из кабины, однако, по заключению военно-медицинской комиссии, смерть наступила еще в воздухе от перелома позвоночника, произошедшего при столкновении самолетов.

Справедливости ради, надо заметить, что как ни решительно был настроен Нестеров покончить с досаждавшим русскому командованию австрийским авиаразведчиком бароном Розенталем, он отнюдь не имел намерения уничтожить самолет врага ценой собственной жизни. В «Акте расследования по обстоятельствам геройской кончины начальника 11-го корпусного авиационного отряда штабс-капитана Нестерова» по этому поводу указывалось: «Штабс-капитан Нестеров уже давно выражал мнение, что является возможным сбить неприятельский воздушный аппарат ударами сверху колесами собственной машины по поддерживающим поверхностям неприятельского аппарата, причем допускал возможность благополучного исхода для таранящего летчика».

Здесь нельзя не сказать хотя бы коротко, какой резонанс вызвали первый воздушный таран и смерть отважного летчика.

О бессмертном подвиге командира 11-го авиаотряда писала не только русская, но и вся мировая пресса. Гибель Нестерова отозвалась болью в сердцах тысяч соотечественников. Даже неприятель воздал должное бесстрашию этого человека.

В одном из приказов по войскам вскоре после знаменитого боя в небе над Львовщиной германский кайзер Вильгельм II заявил: «Я желаю, чтобы мои авиаторы стояли на такой же высоте проявления искусства, как это делают русские...»

Через семь месяцев после гибели Петра Нестерова, в марте 1915 г., обоснованный и впервые примененный им воздушный таран совершил поручик А. А. Казаков, подтвердив жизненность разработанного автором «мертвой петли» тактического приема, незаменимого в экстраординарных обстоятельствах. К счастью, после удачной атаки отважный пилот смог благополучно возвратиться на свой аэродром…

Воздушные тараны применялись нашими пилотами и в последующих войнах и конфликтах. За годы Великой Отечественной войны советские летчики более 600 раз повторили нестеровский таран, при этом было сохранено более половины боевых машин. Они доказали справедливость суждений Нестерова, что нападающий при таране, если он не задался явной целью свести счеты с жизнью, вовсе не самоубийца: при точном выборе скорости, направления и места удара летчик имеет немалые шансы уцелеть.

Бесспорный рекорд здесь принадлежит Герою Советского Союза летчику-истребителю Борису Ковзану, уничтожившему 26 самолетов противника, причем четыре из них герой протаранил собственным. Три раза после совершения тарана Ковзан благополучно возвращался на свой аэродром, и лишь последний таран, сильно повредивший боевую машину, заставил смельчака выброситься с парашютом.

Первый таран в истории реактивной авиации совершил в 1973 году капитан Геннадий Елисеев. Летчик, увы, погиб, тараня своим перехватчиком самолет-разведчик НАТО…

Не могу, однако, не подчеркнуть, что таран Нестерова — наиболее решительная, бескомпромиссная форма воздушного боя — был, есть и остается только русским приемом нападения в воздухе, все попытки перенять подобную тактику боя нашими врагами успеха не имели или же выливались в отчаянное, фанатичное и бессмысленное самоубийство. Наши же летчики научились не только уничтожать врага тараном, но и сохранять при этом свои самолеты для дальнейших боев.

P.S. Петр Нестеров был погребен в Киеве как национальный герой. Тело прославленного летчика с большими почестями предали земле 31 августа (13 сентября) 1914 г. на священной для россиян Аскольдовой могиле, где хоронили тогда самых уважаемых жителей города. Хотя Нестеров прожил в Киеве не больше двух лет, его ценили настолько высоко, что благодарные горожане даже учредили комитет «По увековечиванию памяти Нестерова».

Однако через двадцать лет, уже при Советской власти, на территории Аскольдовой могилы разбили парк, а останки Нестерова перезахоронили на воинском Лукьяновском кладбище.

Сегодня фактически закрытый городской погост оставлен почти без присмотра. Многие здешние захоронения безжалостно разорены: родства не помнящие охотники за цветным металлом надругались над надгробиями, утащили с них бронзовые и чугунные плиты…

Правда, нельзя сказать, что в столице Украины образ великого рыцаря неба предан полному забвению.

Так, еще с 1958 года имя Петра Нестерова носит улица в Киеве на Шулявке вблизи бывшего Сырецкого ипподрома, где восхищенные зрители впервые увидели «мертвую петлю». А в 1990 году в день Киева на проспекте «Победа», у центрального входа на авиазавод «Антонов», был торжественно открыт монумент летчику.

Однако другие памятные места в Украине, связанные с Нестеровым, под напором политических бурь, увы, не уцелели…

В 90-е годы украинские власти, относившиеся к национальному герою России уже, прямо скажем, без особого пиетета, позволили, чтобы мемориальный музей Нестерова и 45-метровая стела в виде мертвой петли, совершаемой реактивным самолетом во Львовской области в населенном пункте Воля-Высоцкая, то есть примерно на том самом месте, где упал нестеровский «ньюпор», был не только закрыт, но и подчистую разграблен, скорее всего, не без участия оголтелых русофобов из УНА-УНСО.

Памятник фактически превратился в руины. Под корень вырублены даже облагораживавшие территорию мемориала вечнозеленые ели. Тщетно искать теперь на монументе и плиту с напоминанием потомкам о подвигах летчика…

Переименован город Жолква (укр. – Жовква), с 1951 по 1992 год носивший имя прославленного летчика. Зато теперь там возвышается претенциозная скульптура основателя Организации украинских националистов (ОУН), платного агента гитлеровского абвера Евгена Коновальца - таковы ветры русофобской «незалежности»...

Во всем цивилизованном мире бережно хранят память о родоначальнике высшего пилотажа и воздушного тарана.

Так, Международная авиационная федерация еще в 1962 году учредила переходящий приз для победителя первенства мира по высшему пилотажу — кубок имени П.Н. Нестерова. Эта награда в авиационных кругах всех стран и по сей день считается очень престижной.

Не забыли Петра Николаевича, всю жизнь героически рвавшегося в небесные дали, и астрономы: имя «Нестеров» присвоено астероиду № 3071.

В честь П.Н. Нестерова в новой России учреждена государственная награда Российской Федерации — медаль Нестерова. В 1961 году именем летчика названа улица в Москве (улица Пилота Нестерова). Его имя также носят улицы и переулки в других российских городах: Санкт-Петербурге, Гатчине, Нижнем Новгороде, Балашихе. Есть улица Нестерова и в столице Белоруссии - Минске.

В честь воздушного первопроходца установлены 4-метровый монумент в Нижнем Новгороде, рядом с памятником другому великому нижегородцу – Валерию Чкалову, бюст в Казани и мемориальная доска на одном из домов по улице Парковой в Санкт-Петербурге, где когда-то размещались классы Офицерской воздухоплавательной школы, в которой обучался будущий ас.

Во время Великой Отечественной войны его имя было присвоено 1-й Краснознаменной истребительной авиационной эскадрилье Ленинградского фронта (бывший 11-й корпусной авиаотряд, которым командовал в 1914 году штабс-капитан Нестеров).

Многие российские аэроклубы носят имя Нестерова. 

Александр Пронин, СТОЛЕТИЕ

Комитет