День Победы. Телевизор. Красавица из "Новостей" называет 9 мая "днем закінчення Другої Світової війни". Вот те раз! А откуда, думаю, у покойного отца медаль "За победу над Японией" взялась? И что сын украинского народа генерал Деревянко на линкоре "Миссури" 2 сентября 1945 г. подписывал? Хронологическое сие открытие, достойное Фоменко-Носовского, хотелось бы отнести на счет профессионального журналистского недуга, столь же невинного, сколь трудноизлечимого — самодовольно-болтливой некомпетентности.

Хотелось бы, но не получается, ведь здесь другое — патриотически-прогрессивное отторжение "совєцького" термина В.О.В. Только нужно ли вот так, задравши подол, бежать за бронепоездом прогресса, чтобы шмякнуться потом носом о шпалы и свой, прости Господи, интеллектуальный срам на всеобщее обозрение выставить? Не каждый ведь, как я, например, стыдливо опустит очи долу, плюнет и на другой канал переключится. Где ж наша хваленая "генетическая целомудренность"? И чем теперь будем охальникам-москалям глаза колоть?

Смотрю в телевизор дальше — сериал "Украинский счет". Придираться, хоть и вредный, не стану: сделано классно. Как филолог, я больше не про визуальный ряд (интереснейший!), а про словесную ткань эпохи.

Выступают ветераны УПА. У каждого, кроме фамилии, "псевдо". И какие! Возьмем хотя бы прилагательные (с привлечением других источников); наша мова калинова, она же солов’їна, в этой части речи просто неотразимо хороша: "Добрый", "Веселый", "Гарный", "Малый", "Хмурый", "Непомытый", "Беcталанный", "Беcсмертный", "Шворный", "Пшеничный", "Наколесный", "Луговой" и т.д.

Академический словарь галицких псевдо, к стыду львовских лингвистов, еще не создан — пришлось воспользоваться подготовительными материалами к нему, вышедшими из недр ведомства, пусть и не вполне академического по основному роду деятельности, но этот вопрос изучавшего с живейшим интересом и свирепой добросовестностью, столь, увы, редкой в наше уныло-ироничное постмодернистское время ("Докладная записка о результатах работы, проведенной органами НКГБ западных областей УССР за период с 1 января по 1 июля 1945 года" и др. документы, опубл. в "Українському Історичному Журналі", 1995, №3; прошу прощения за "ы", но язык оригинала принято сохранять).

Вот я и думаю себе: это что ж за армия, где у солдат, как у Штирлицов, клички особые? Забавно, хотя и мило. Тоталитарные Гансы да Иваны до таких красивостей не доросли. А и доросли бы, где же слов набрать в обоих великих и могучих на 17 839 200 призванных в вермахт и 34 476 700 в РККА?

Вечереет. Опять новости, но уже без железнодорожной эротики. Лиса Алиса и блаженный миротворец кот Леопольд, в миру — Тимошенко и Ющенко, воркуют о "примирении". Не спорю, дело нужное, но совершится оно, подозреваю, без специальных указов, естественным путем — когда стариков-ветеранов с обеих сторон не останется. Интереснее логика писмейкеров: мол, воевали и те, и другие "проти фашистів", одно дело делали, хоть и с разных концов, так чего же вы до сих пор не помиритесь?

Хорошо, посмотрим, кто, с кем и как воевал. Армии, насколько я понимаю, придуманы не для парадов с конфетками, а для смертоубийства, и оценить их работу всерьез можно лишь по тому, кого, в каких количествах и зачем они убивают.

Обратимся теперь к результатам собственно боевой деятельности Красной Армии. В наиболее авторитетном из доступных мне немецких источников, классическом труде Б.Мюллер-Гиллебранда "Сухопутная армия Германии 1933-1945", где представлены помесячные данные о немецких потерях до конца ноября 1944г., даны также общие потери Сухопутных войск и войск СС по отдельным театрам.

В графе "Россия, до 30.11.44" числятся 1 419 728 убитых и 997 056 пропавших без вести. Автор тут же уточняет, что на Восточном фронте, в отличие от Западного, бóльшую часть пропавших без вести составляли убитые. Это косвенно подтверждается довольно скромным числом вражеских пленных, взятых к тому времени Красной Армией.

Если же прибавить сюда убитых в последние пять месяцев войны, из расчета по 50 тысяч, т.е. по самому минимуму (система учета потерь в вермахте, поначалу образцовая, в конце концов, разладилась — сетует маститый ученый, а в ту пору начальник организационного отдела Генерального штаба, к этой системе имевший прямое отношение), включить потери ВВС (до 31.12.44 на всех театрах — 155 014 уб. и 148 450 п.б.в.) и не забыть про фольксштурм, то итоговая сумма в 2,5 млн. не покажется завышенной (480 тыс. немцев, умерших в советском плену, сюда не входят).

Неплохой результат, особенно если учесть, что остальной мир едва вышел на уровень в полмиллиона. А ведь были еще несколько сот тысяч итальянцев, финнов, венгров, румын и прочих народных демократов, отнюдь не праздно шатавшихся по Восточному фронту и сложивших там свои головы. Таким образом, даже если учесть все военные преступления, совершенные Красной Армией в 1941-1945 гг., нельзя не признать, что огромное большинство человеческих существ, лишенных жизни ее бойцами, составляли вооруженные неприятели, убитые в честном бою.

А сейчас попытаемся определить соответствующую пропорцию для "братьев по оружию", воинов УПА. Для начала вспомним недавний юбилей, эвфемистически выражаясь, "Волынских событий", т.е. очищения Волыни от поляков силами УПА и СБ (службы безопасности) ОУН.

От идеологической трескотни по этому поводу я отвлекаюсь, хотя и здесь много интересного. Риторика "национал-демократов" даже по стилю совпадала с отбрыкиванием коммунистов от своего юбилея, Голодомора: "не было такого! а если что и было, то время было такое, суровое, и вообще, они первые начали, и совсем это не геноцид, ведь геноцид — это когда кто-то нас, а если мы кого, то це визвольні змагання" и т.д.

Что же касается более-менее серьезных работ, то диапазон данных в них примерно таков — от 20 тысяч (наши историки) до 130 тысяч (польские). Ясно, что в подобных случаях одна сторона преуменьшает свои грехи, другая (поляки в данном случае — безбожно) преувеличивает свои страдания. Возьмем почти по минимуму, чтобы меня не упрекнули в антипатриотическом пристрастии — 30 тысяч.

А как обстояло дело с убитыми немцами? Ответить на этот вопрос нам поможет превосходная статья в "УЇЖ", 2004, №5 — І.К.Патриляк, "До питання про внесок [к вопросу о вкладе] ОУН та УПА у боротьбу проти нацистських окупантів на території України", работа небольшая, но основательная, концептуально безупречная, богатая фактическим материалом и совершенно свободная от дешевой риторики.

Вооруженная борьба между УПА и гитлеровцами в серьезных масштабах началась, по словам автора, в феврале 1943 г. Кроме внезапных атак на небольшие немецкие гарнизоны, автоколонны, полицейские школы (потери неприятеля убитыми в отдельных акциях — 7, 16, 120, 24, 32, 11, 35, 130 и т.д.), упоминаются две карательные операции оккупантов. В первой (конец апреля) участвовала дивизия, "в состав которой входили два венгерских полка, полк немецких эсесовцев и полк, сформированный из военнопленных казахов и узбеков. После тяжелых трехдневных боев, не добившись успеха, дивизия отступила на исходные позиции".

Состав дивизии, как видим, довольно пестрый, номер почему-то не указан (Заглянуть в Мюллер-Гиллебранда, где дан полный — около 600 — список немецких дивизий 1933-1945 гг., с кратким описанием их боевого пути, я поленился — что, конечно, не делает мне чести ни как гражданину, ни как самозванному рецензенту).

Еще более суровым испытанием для УПА стали события июня-июля, когда против нее были брошены "10 тыс. німецьких і польських поліцаїв та жандармів, 10 батальйонів мотопіхоти з артилерією, 50 танків і бронемашин, 27 літаків [самолетов], угорські частини та 5 бронепоїздів". О результатах этой операции в статье не сказано, но, судя по отсутствию упоминания об отступлении врага "на исходные позиции", они оказались для УПА менее благоприятными, чем в апреле.

Наконец, автор упоминает (к сожалению, без каких-либо подробностей) "тяжелые бои с превосходящим противником в октябре-ноябре 1943 г.", когда "немецкие фронтовые части буквально наводнили Волынь, отступая под ударами Красной Армии".

Здесь же, правда, мы читаем и о переговорах ОУН и УПА с немцами летом и осенью 1943 г., когда "в обмін на зброю, спорядження, боєприпаси, обіцянки звільнити з тюрем лідерів Організації і можливість загонам УПА переходити фронт, повстанці обіцяли дотримуватися нейтралітету у зустрічах з німецькими частинами, а також постачати вермахт розвідувальною інформацією і дезорганізувати радянський тил".

Впрочем, "досягнуті домовленості не виконувалися", так как обе стороны друг другу не доверяли и были не прочь "ошукати своїх візаві".

Каковы же оказались общие потери сторон? Автор предлагает следующие данные (здесь и далее — только убитые): апрель — "около 600 немцев и их союзников" (потери "визави" не указаны); июнь-сентябрь — "более 3 тыс. гитлеровцев" и "1237 украинских повстанцев"; октябрь-ноябрь — "более полторы тысячи немцев" и "414 солдат УПА". (Сведений за февраль-март и май нет).

И тут возникают вопросы. Во-первых, какова доля в неприятельских потерях собственно немецких частей и всякого рода польско-узбекских ратей? А, во-вторых, и в главных, каков источник этих сведений? Вопрос принципиальный, и без ответа на него любые приводимые цифры повисают в воздухе.

Главным, а в сущности единственным надежным источником могут быть лишь документы самогó неприятеля, предназначенные не для Геббельса, а для внутреннего пользования, — ежедневные донесения о потерях из частей старшим начальникам и готовившиеся на их основе подекадные и помесячные сводки, в последствии уточнявшиеся.

В вермахте подобная работа велась с немецкой пунктуальностью, результаты ее хранятся в западногерманских и американских (трофейные документы) архивах, и серьезные ученые, пишущие на эту тему, ими пользуются. Уважаемый автор, как профессиональный военный историк, не может об этом не знать, если это известно даже мне, в меру просвещенному дилетанту. Между тем в обширной библиографии к его статье (где упомянут, среди прочего, капитальный труд автора — "Військова діяльність ОУН(б) у 1940-1942 рр." — К., 2004, около 600 (!) страниц) нет ни одной ссылки на немецкие и вообще неукраинские и неканадские работы и документы.

Приходится заключить — при полной невозможности, хотя и горячем желании поступить иначе — что данные о немецких потерях восходят в конечном счете к донесениям самой же УПА, некритически воспроизводившимся в последующих публикациях. Отрицать роль подобных публикаций в святом деле воспитания юношества никто, разумеется, не станет — как никто уже не принимает всерьез аналогичную статистику из книжек про советских партизан или из сводок Совинформбюро.

Считать чужие потери "на глаз" весело и увлекательно, и тов. Ватутин уже на четвертый день операции "Цитадель" мог доносить в Ставку об уничтожении 1674 танков противника (хотя на южном фасе Курской дуги их всего было 1508 и число это разведка определила довольно точно) и при этом почему-то просить подкреплений: "из последних сил держимся". Нет причин думать (а если все-таки есть, то их нужно указать), что бойцы и командиры УПА сдерживали в этом отношении полет своей фантазии больше, чем воины РККА.

Объективности ради замечу, что ситуации, когда потери одной армии лучше известны ее противнику, все же бывают — в случае окружения и полного уничтожения крупной неприятельской группировки: те, кому положено рапортовать начальству о потерях, уныло бредут в лагерь, а победитель со вкусом и не спеша считает трупы побежденных (как, например, под Сталинградом, где их насчитали 140 тысяч, причем, судя по немецким данным, особенно не преувеличив).

Менее чистый случай — жестокий разгром и беспорядочное бегство, когда бросают не только убитых, но и, по-старинному выражаясь, раненых и знамена. С вермахтом, надо признать, подобное происходило не часто, а в зоне действий УПА, как молчаливо явствует из статьи, не наблюдалось вовсе.

Не лишним будет также напомнить, что в 1945 году Красная Армия — отлично вооруженная, располагавшая большим превосходством в людях и технике, подучившаяся воевать (мастер-классы брали все-таки не у кого-попало) — потеряла убитыми, по официальным, уж никак не преувеличенным данным, около 800 тыс. человек, т.е., как минимум, в два раза больше, чем противник. Потери убитыми наших доблестных союзников (НДС) — а они имели, как правило, еще более значительное превосходство; людей, в отличие от нас, берегли; и воевали (как бы это сказать, чтоб не обидеть) "осторожно" — оказались, тем не менее, вполне сопоставимыми с соответствующими немецкими потерями на Западном и Итальянском фронтах.

Если же взять творческие достижения вечных классиков того самого жанра, в котором пробовала себя УПА, — партизан Тито, то они окажутся достойными, но не такими уж впечатляющими: 24 267 уб. и 12 060 п.б.в. (Мюллер-Гиллебранд, рубрика "Балканы", правда, только до 30.11.44).

К тому же отсюда следует вычесть немецкие потери в боях с регулярными югославской и греческой армиями, греческими партизанами, английскими войсками в Греции и на Крите — а это, судя по всему, до десяти тысяч человек. В остатке — около 25 тысяч.

Потери бойцов Тито мне точно не известны, но ведь совершенно очевидно, если учесть разницу в боевой подготовке, вооружении и т.д., что они должны были многократно превышать немецкие (общие потери Югославии, с гражданским населением включительно, оцениваются в 1,7 млн.).

Не нужно забывать и о том, что сам масштаб событий в горах Югославии и в лесах Западной Украины был абсолютно несопоставим — ни по своей продолжительности (несколько лет против нескольких месяцев антинемецкой борьбы УПА), ни по количеству вовлеченных сил (весной 1942 г. братушки сербы держали на себе 5 немецких дивизий, 17 итальянских, а также соединения венгров и других братушек, тех, что теперь Алешу на Алекса меняют, — тогда как весь англосаксонский мир — 3 и 7 соответственно), ни по взаимному ожесточению сторон, — а, значит, и потери должны быть несопоставимы.

Вдобавок, и традиции в этом плане были до обидного разные: сербский народ партизанское дело твердо знал и крепко любил, прилепившись к нему душой за столетия турецкого владычества, — между тем полтора века культурной до занудства австрийской власти едва ли могли воспитать у добропорядочных галичан здоровый вкус к гайдучеству и басмачеству, а последующие двадцать лет жизни под Польшей полностью этот досадный недостаток не исправили.

Если же учесть все сказанное выше, то к предложенной нам цифре немецких потерь от УПА в 6 тысяч (делаю поправку на пропущенные месяцы) трудно будет отнестись всерьез, а поверить в то, что сільські хлопці с преимущественно стрелковым оружием меняли одного своего убитого на трех немцев, невозможно даже при крайнем напряжении патриотического чувства. Просто бывают на свете вещи, которых не бывает… Редко, но бывают.

А что я югославским партизанам много места уделил, так ведь классику нужно изучать: на одном постмодернизме далеко не уедешь. И потом, постмодернизм правильно понятый, здоровый, честно исповедующий собственное творческое бессилие, он на ней и стоит, ножками своими рахитичными зиждется, весело на старушке паразитируя. Если же классика иностранная подвернулась, так чужого не цурайтесь, может, самим еще пригодится.

Или цифры утомили? В таком случае я, подражая героям одной славной тоталитарной песни, вынужден буду сурово насупить брови. Другие цифры, что ли, интереснее — сколько Карл Кларе за кораллы и "Криворожсталь" доплатить должен? Только за этими цифрами — тупая витальность, морально, интеллектуально и эстетически не просветленная, унылая борьба за власть и собственность.

А за теми — не доллары, а живые (когда-то) люди, за ту самую, вільну Україну, головы сложившие. Люди, конечно, по большей части деревенские, простые и нехитрые, без мобилок и мерседесов, но способные думать о чем-то большем, чем собственный карман. И заметьте, не только думать, а еще и умирать и убивать других.

И разве не захватывает воображение скрытая за сухими цифрами картина той страшной эпохи, когда человек и народ раскрывались до конца — в героизме и предательстве, жестокости и великодушии, мужестве и трусости, талантливости и бездарности? Неужели увлекательнее другое — день за днем наблюдать и со стебом комментировать то, как совсем не отощавшие, а скорее даже упитанные барбосы, с натужным, неопрятным сопением, рвут друг у дружки из рота очередной кусок?

А вокруг, сублимируя происходящее в термины высокой науки, деловито урчит обслуга, шавки поменьше — политологи, политтехнологи беспородные. Тут же, трудовым потом обливаясь, суетятся имиджмахеры, на/под хвосты барбосам бантики цепляют. Так и хочется возопить вслед за одним англоязычным скандинавским принцем: God hath given you one face, and you make yourselves another! А потом плюнуть да бежать. Только куда? Куда ж нам бечь? (Идти за принцем дальше и посылать эту братию to a nunnery не рискну — за монашек боязно).

Неужели интереснее каждый день слышать все эти ублюдочные "позитивы", "негативы", "мессиджи", всякие "духовности — бездуховности" и прочую души сиреневую хрень, да еще из рота, ладно — "из уст" людей, коим по сию пору неведомо точное число "н" в слове "прецедент"?

Вы, братцы, сперва справку из ЦПШ — нет, не ВПШ, а именно ЦПШ принесите, а уж потом будете французский с нижегородско-ивано-франковским скрещивать. Так и с французским не дружат! Иначе ведь бывшие комсомольские секретари и знатные бандюки — словом, сявота — не рискнули бы взять себе, противно смыслу, такую странную рифму — "элита", вместо родной и очевидной — босота.

Возвращаясь же к своей иеремиаде, уточню: к Майдану все это не относится. Там как раз прорвалось что-то онтологически подлинное — прорвалось, сделало свое дело и сейчас, похоже, с успехом загоняется обратно. Так или иначе, на волынских болотах мне гораздо интереснее, чем на киевских паркетах (ментально, конечно, не физически). Туда и вернемся.

Тем более что нас там уже давно ждет, сверкая новенькими "шмайссерами", die vierzehnte Division Waffen-SS "Galizien". Не пугайся, Леха, и руки опусти: это свои. Они тоже за вільну Україну. Так, по крайней мере, уверяют нас вполне приличные люди и горячие патриоты. Хотелось бы, конечно, поверить, но чуднó как-то выходит: УПА против немцев воюет, "Galizien" — за, то есть движутся они в прямо противоположных направлениях, а сойтись должны в одной точке, вільній Україні.

Земля, говорят, круглая, но не до такой же степени! Путь вверх и путь вниз — один, — знаем, книжки читали, но ведь это в высшем, философском, смысле, а если взять чуть пониже, на уровне окопа? И не превращается ли на этом, единственно релевантном в нашем случае, уровне подобная диалектика в обыкновенное словоблудие, высоким славянским штилем — блядословие, пусть и весьма патриотическое?

А значит, нам не уйти от вопроса: кто же — УПА или "Galizien" — были наши власовцы? Дай ответ, Львов!… Не дает ответа. Да нет, хлопцы, никакой я не "москаль" (разве это преступление?) и не "комуняка" (тоже ведь партия не запрещенная), а ваш брат по Майдану. Не стану поддаваться на провокации, тем более что по слабости легких мне вас все равно не перекричать, но попытаюсь со всевозможной благожелательностью проанализировать логическую структуру ваших аргументов, в защиту "Galizien" выдвигаемых. Аргументы эти, со времен митрополита Шептицкого и Кубийовича серьезной модернизации не подвергавшиеся, делятся на две группы.

Во-первых, нам говорят, что в "Galizien" шли служить не из любви к германскому нацизму (сразу же соглашаюсь — хотя к более мягким формам тоталитаризма идеология ОУН довольно близка), а ради "зброї та вишколу", чтобы "потім", как пробьет час биться уже не за дяденьку-немца, а за неньку-Україну, не повторился конфуз 1918 года — когда многотысячное воинство тогда уже вільної України разбрелось по хатам, и братишек в тельняшках встречали под Крутами киевские студенты и гимназисты.

Рассуждение это, спешу признать, обличает в его творцах редкую силу, тонкость и даже некую игривость ума — но ведь, следуя подобной логике, какой-нибудь доходяга-очкарик вправе будет завербоваться в подростковую банду, бить морды и трусить карманы мирным обывателям, а "потім" объяснять в детской комнате милиции, что все это, тетенька, не важно, а важно лишь то, что он, очкарик, обзавелся ножиком, научился приемам и теперь способен защитить от хулиганов младшую сестренку.

И самое главное — что таится за туманным словом "потім"? Патриотически-воспаленному умственному взору создателей "Galizien" могли преподноситься два варианта развития событий.

Первый вариант: многомиллионные вермахт и РККА истребляют друг друга чуть ли не до последнего человека, и когда от них остаются сцепившиеся мертвой хваткой немецкая рота и советский взвод, на сцену, подобно deus’y ex machina греческой трагедии, десантируется названная дивизия, благополучно сохранившая свой состав (что в подобной мясорубке, замечу в скобках, было бы довольно странно и даже не совсем похвально), и, едва сдерживая гомерический хохот, объявляет: "Ну все, ребята, отвоевались. Finita la commedia: тут теперь вільна Україна."

Восточный сосед, конечно, не зря зовет нас из зависти "хитрыми хохлами", и если нам порой недоставало оружия, боевой подготовки и единства, то на недостаток остроумия мы никогда не жаловались, не отказываясь, при случае, призанять его угрюмым московитам, так что вышеописанный финал стал бы завершением самого блестящего розыгрыша в мировой истории.

Рассуждать же о реальной возможности такого исхода я, понятно, не стану, твердо зная, что оценивать изысканные барочные концепты с позиций суровой окопной правды есть до крайности дурной тон, который нам, украинцам, совсем не к лицу. Ограничусь репликой на языке Паганини и Муссолини: se non è vero, è ben trovato, в вольном переводе — пускай сбрехал, зато как складно!

Вариант второй, после Курска, в реальных условиях 1943-1944 гг. трудно вообразимый, но в отличие от первого, по крайней мере, заслуживающий серьезного обсуждения: победа Третьего Рейха над наследниками Третьего Рима.

Восточный фронт закрыт, полторы сотни немецких дивизий, не считая венгров, румын и прочих, свободны. Немец, конечно, подустал, но его моральный дух, в сознании своей эмпирически доказанной сверхчеловечности — русского медведя завалил! — надо полагать, зашкаливает. Наступило то самое "потім", так что ли?

Но разве не ясно, что при таком соотношении сил была бы мгновенно раздавлена любая попытка бисировать номер самодеятельности à la 30 июня 1941 года (т.е. самочинное провозглашение во Львове Украинского государства, готового под руководством фюрера германской нации строить "новый порядок" в Европе; Бандера и его ближайшее сторонники были арестованы).

Десятка немецких дивизий с лихвой хватило бы, чтобы стереть с лица земли не только "Galizien" (которую, вероятно, разоружили бы без единого выстрела при малейшем подозрении в нелояльности, ведь восстание — дело серьезное и сохранить его подготовку в тайне едва ли возможно), но и УПА, и собственно Галицию, без кавычек. Притом очень быстро, по дороге домой, выйдя покурить из вагонов. Не надо строить на сей счет иллюзий и патриотически надувать щеки: это ж не с польскими полицаями или пленными казахами воевать, и Голиафа одолел все-таки Давид, а не Давиденко.

Или "потім" отложили бы на потом? Хорошо, а что дальше, what next? В Нормандии, если кто не помнит, уже высадились союзники, немцы спешат с Востока на Запад сбрасывать их в Ла-Манш. "Galizien" тоже едет?

Нам, правда, рассказывают, что она только с русскими варварами воевать собиралась, а против цивилизованных народов ничего не имела. А если фюрер прикажет, не захочет, стервец, в наше особое положение входить?

Присягу ведь ему на верность приносили, а не Тарасу Чупринке (хороший (-ее?), кстати, псевдо для дідуся із "На добраніч, діти"; жаль, запатентовано) и не Тарасу Шевченке. Или "Galizien" не подчинится приказу?

Тогда с нею будет поступлено по законам военного времени, а значит, все — і зброя, і вишкіл — коту под хвост. Досадно. Выходит, надо ждать дальше. Между тем союзники, узнавшие на собственной шкуре, что значит иметь дело один на один с главными силами вермахта, еле уносят ноги из Франции. Англичане расширяют Канал, американцы лихорадочно мастерят бомбу (не дураки ж все-таки — своими трупами неприятеля заваливать), немцы достраивают Атлантический вал, кто-то ищет "политическое решение" — все при деле.

И только "Galizien" ждет у моря погоды. Трагедия потихоньку превращается в фарс. Скучно…

Не стану, однако, и дальше отнимать хлеб у англосаксонских классиков "альтернативной военной истории", чьи предки, видимо, не успели тогда навоеваться как следует (Кто ж им мешал?)

Главным героям нашего невеселого повествования, украинцам, русским и немцам 1940-х годов, вволю настрадавшимся в реальной истории, эти наукообразно-попсовые стрелялки (порой, впрочем, довольно затейливые) вряд ли бы понравились.

Второй разряд аргументов, касающийся уже не фактов, хотя бы и воображаемых, но чистой психологии, и потому заведомо менее убедительный, можно свести к простому тезису: "Galizien" желала добра Украине. — Святая правда, но ведь Адольф Гитлер и миллионы его единоземцев столь же искренне болели душой за свою неньку и, с твердой убежденностью в собственной правоте, служили ее интересам, насколько их понимали — что не избавило остальной мир от печальной необходимости оценивать объективные последствия их деяний, этой субъективной убежденностью вдохновленных, вынося за скобки любовь к Родине как таковую.

Те же критерии, очевидно, распространяются и на одну из дивизий армии Адольфа Гитлера. Какими же могли быть последствия в нашем случае, и какими должны быть наши оценки?

Если немец шел к нам затем, чтобы прогнать москалей, распустить колхозы, построить социальную рыночную экономику и парламентскую демократию, а заодно, чтоб два раза не ходить, научить недочеловеков бросать бычки в урну и переходить улицу только на зеленый свет — а все это нужно еще доказать — то "Galizien", ему в том помогавшая, заслужила полную моральную реабилитацию и вечную славу. Но тогда пусть ветераны УПА — вот они, наши власовцы! — ищут статуса и пенсий не здесь, а у проклятых москалей.

А если он шел сюда не затем? Есть ведь и такое "мнение".

Что же касается любви к Родине как полной и окончательной индульгенции за все, так кто ж ее, Родину, не любит? И не есть ли подобная любовь всего лишь обыкновенный национальный эгоизм, в хорошем смысле, конечно?

Обратимся к арифметике — попробуем сравнить КПД украинских формирований. Служить в "Galizien", по данным известного канадского историка Ореста Субтельного, вызвались 82 тысячи человек (при том что численность УПА названный исследователь оценивает лишь в 30-40 тысяч), немцы взяли 13 — как раз на пехотную дивизию по штатам 1944 года.

Боевой путь ее, замечу с плохо скрытым (потому что вовсе не скрываемым) злорадством, был славен, но недолог. "Galizien" оказалась на том самом участке фронта, где противник готовил главный удар, а значит, создавал многократное превосходство в силах, и боевое крещение "галичан", приявших благословение от высшего иерарха греко-католической церкви, под грохот наших батарей быстро перешло в отпевание, уже по православному чину.

Потери превысили половину состава, однако несколько тысяч человек сумели вырваться из котла под Бродами. Итог ратных трудов самой дивизии определить нелегко. Урон Красной Армии во всей Львовско-Сандомирской операции (13 июля — 29 августа 1944г.) официальный российский источник определяет в 65 тыс. убитыми и пропавшими без вести и 224 тыс. ранеными. Ясно, что доля "Galizien" здесь невелика — но отнюдь не ничтожна.

Ведь ее солдаты обладали высоким моральным духом, прошли многомесячный вишкіл у очень знающих людей, имели совсем не партизанское вооружение, и, наконец, отлично понимая, что в плену братья-славяне не станут долго их утомлять допросами, дрались отчаянно — и мы вправе предположить, что за несколько дней "Galizien" нанесла Красной Армии ущерб едва ли меньший, чем УПА вермахту за несколько месяцев. Так что в заочном рыцарском турнире украинских дивизии и армии победу, притом чистую, одержала первая, и галицкие военные историки, надеюсь, этот вывод оспаривать не станут.

Впоследствии части, сформированные из остатков "Galizien" и пополненные новыми добровольцами, приближали вільну Україну в боях с партизанами в Словакии и Словении, а в апреле 45-го, чуть ли не под самым Берлином, разнесли в пух и прах дивизию Войска Польского, рассчитавшись таким образом с ляхами за разгром в 1653 году под Берестечком.

Выжившие составили ядро украинской диаспоры в Великобритании, и теперь их внуки, в качестве привилегированных болельщиков и патриотов, любезно дают интервью нашим подобострастным футбольным комментаторам — когда суровый жребий заносит украинские команды на, выражаясь слогом античных журналистов, "туманный Альбион".

Но ведь сколько ты мне рот не затыкай и даже не заграждай уста, а все равно выходит, что энкэвэдистов УПА уничтожила гораздо больше, чем немцев (воевала ж с ними не несколько месяцев, да и выкуривала ее НКВД из схронов куда добросовестнее, чем вермахт, другими заботами обремененный), а безоружных людей ("продавшихся москалям" сельских учителей, колхозных учетчиков, но главным образом — волынских поляков) — на порядок больше, чем тех и других вместе взятых.

Косвенно это подтверждается и послевоенными обзорными статьями немецких генералов о партизанской войне. Авторы пишут о советских партизанах, признавая их заметный вклад в нашу победу, жалуются на свирепых югославов, норовивших не просто пустить в расход пленного немца, а еще и отрезать ему известные органы, не обходят вниманием даже итальянцев. Про УПА же — молчок, видимо, с подачи советского агитпропа.

Предвосхищая возражения, соглашаюсь: у ОУН-УПА была своя правда, после радостей "воссоединения" вполне очевидная; Армия Крайова резала безоружных украинцев тоже от души, а если вырезала меньше (меньше ли?), то не из польского человеколюбия, а лишь потому, что силенки были не те, да и контроль над территорией не тот, что у бойцов Шухевича.

Разница не в этом, а в том, что на другую чашу весов поляки могут положить Варшавское восстание (в подавлении которого, уточняю ради политкорректного равновесия, участвовала одна из двух русских дивизий СС) — авантюру бессмысленную, но, как ни крути, героическую.

Выводы отсюда выползают не особенно приятные. Национально-сознательным украинским историкам и публицистам, рискну предположить de profundis своего просвещенного дилетантизма, не следовало бы, подражая некоторым российским коллегам, слишком увлекаться дегероизацией ВОВ’ы.

Россия может себе позволить Бунича и Суворова (я беру крайние примеры и, собственно, даже не историков, а плохих журналистов), может сдирать с памятников позолоту, взахлеб писать про массовую сдачу в плен, шатость в полках, штрафбаты, заградотряды, власовцев, не самое спортивное поведение РККА на вражеской территории и тому подобное.

Под позолотой в любом случае останется камень: наше дело было правое, и "братья и сестры", хоть и колебнулись в верности в 1941–1942 (больно лютый был у них Отец), однако ж вняли приказу № 227, поднатужились и свое дело сделали, "сломав хребет фашистскому зверю". За что им — вечная память.

Дегероизация же "чужой" (для кого-то) войны может спровоцировать ответный удар из Москвы и Варшавы, да и у себя дома пятая колонна голову поднимет — и что же останется от "героїчної боротьби УПА проти німців"? См. выше статистические выкладки.

Между прочим — забавная вещь! — парадигма западно-украинского современного дискурса про УПА и т.д. очень близка советскому пафосу в описании той войны, для нынешней серьезной российской историографии вполне архаичному.

И там, и здесь — безудержная идеализация "своих", передержки, умолчания, недоговорки, порой прямая ложь, а в ответ оппонентам, указывающим на факты, не слишком лестные для национального/регионального самолюбия, но совершенно бесспорные, — истерика вместо доводов: "буржуазные фальсификаторы истории!"/"недобиті комуняки!" соответственно.

Но ведь "там" была идеологическая цензура, делавшая абсолютно невозможным простое упоминание многих вещей; а "здесь" — свободная страна. Так кому должно быть "стыднее" за вышеописанную парадигму? Ведь способность говорить, краснея, но не запинаясь, о темных, сомнительных, постыдных и т.п. эпизодах собственного прошлого, а главное — подвергать их серьезной рефлексии есть необходимый признак морального и интеллектуального здоровья как отдельного человека, так и нации/региона в целом. Если же из шкафа скелеты вывалятся, так сдайте их в музей, не запихивайте обратно.

А помимо общей парадигмы не худо бы и стиль почистить — он ведь тоже 40-ми попахивает. А там забавные вещи попадаются. В одной из агиток УПА, к примеру, сообщается, что ее бойцы "наступали німцям на п’яти". Вот уж, подлинно, у наших галицких друзей во всем своя специфика, даже в военной лексике.

Остальной мир, он ведь метафоризацию борьбы с неприятелем с помощью иных частей тела осуществлял. Врага встречали грудью, били в лоб, а уже потом, кто не лег костьми, лупил супостата в хвост и в гриву, чтобы, если совсем повезет, сломать ему в конце концов хребет. А тут — п’яти … Мелковато как-то, Большого Стиля не хватает. И потом, кто ж его, німця, так развернул — лицом на запад — чтоб упівцю сподручно было сзади на п’яти наступать? В агитке не сказано. Может, сама же УПА?

Если же оставить несерьезные филологические интермедии, нацепить для солидности галстук, подтянуть для храбрости штаны, то уже нельзя будет уклониться от самого важного, хотя и самого болезненного вопроса по этой теме. Сформулирую его фразой одного классика … как же его звали… забыл! В общем, а был ли мальчик?

Или, без ретардаций, а был ли у Западной Украины в 40-е годы шанс добиться независимости? Именно в 40-е. В 1918–1920 такой шанс, очевидно, был у всей Украины — если бы, конечно, все, Деникин, Пилсудский, Петрушевич (президент Западно-Украинской Народной Республики, разгромленной поляками в 1919 году), Петлюра, и прочие, спрятав в карман амбиции, забыв о личных счетах и прежних обидах, подружились известно против кого; если бы младшие (слабейшие), смирив гордыню, слушались старших (сильнейших).

Тогда бы Украина, на правах младшего, но достойного партнера в коалиции, сломавшей хребет большевистскому зверю, могла бы претендовать если не на полную независимость, то, по крайней мере, на крепкую автономию. Она получила бы гораздо больше, чем имела до 1917 года, а главное, в миллион раз более важное — какой бы режим ни установился на обломках империи, ни 32-33 годы, ни 37 год не были бы возможны.

Но ведь в 1940-е годы историческая конъюнктура оказалась гораздо менее благоприятной. Потенциал ОУН-УПА не шел ни в какое сравнение с совокупной силой ЗУНР и УНР; ни один из схлестнувшихся тогда крупных игроков независимости Западной Украины (об остальной и говорить смешно) не желал, а ввиду своего громадного превосходства в мощи и не допустил бы. И потому эта цель из-за отсутствия средств к ее достижению превращалась в утопию, утопия — в истерику, истерика — в фанатизм.

Немилосердная история поставила освободительное движение в тупик; отсюда — метания из стороны в сторону, от "Нахтигаля" к УПА; судорожный поиск союзников, часто по принципу "Хто там? — Чорт. — Аби не москаль"; трогательные в своей наивности надежды всех перехитрить (планы Кубийовича в связи с "Galizien").

Отсюда же — психология затравленного зверя, бредовый замысел, имея двух сильных противников, "очистить" Волынь от третьего, слабого, раз и навсегда запятнав свои знамена. Это был даже не тупик, а болото, где любое резкое движение погружало стороны в трясину взаимного озверения.

И, как закономерный итог, полная утрата чувства реальности — рассуждения Шухевича о том, что если из сорока миллионов украинцев (где он их столько набрал в 1945-ом?) останется двадцать, то святая цель — вільна Україна — все оправдает; и венец всего — упования на третью мировую войну, т.е., атомную бомбу. Только вот куда дядя Сэм, если бы он вдруг загорелся идеей освобождения файного міста Тернопіль от Москвы, стал бы бомбы кидать — на Стрый и Коломыю или все же на Донецк и Запорожье?

И ведь такое уже было. Вспомни Петра Дорошенка, пожалуй, крупнейшую фигуру в нашей истории между Хмельницким и Мазепой — пламенного патриота и небесталанного государственного мужа.

Тем не менее, геополитические экзерсисы гетмана с его ориентацией на Турцию окончательно зарифмовали Правобережную Украину с Руиной, а кто остался жив, бежал на левый берег, к москалям и малороссам — конечно, не из верности "заветам Переяслава", а просто выбирая меньшее — гораздо меньшее — из двух зол: "какой ни есть, а все ж родня".

Или вспомним позднейший, уже пародийный вариант той же исторической модели — нет, не не Мазепу (тогда как раз шанс был), а отрыжку Мазепинианы, экспедицию Пилипа Орлика в 1711 году.

"Творец первой в Европе конституции" взял с собой в поход на Киев 6 тысяч запорожцев, польский отряд Потоцкого, 30 шведских офицеров-инструкторов (островок Европы; кстати, у Карла в 1708 г. было тоже 30, но только тысяч) и 20-30 тысяч татар (тогдашний аналог атомной бомбы, не в обиду нынешнему Меджлису крымско-татарского народа).

Поначалу все шло на ура и, как писал впоследствии Петр Меншиков, "Заднепровская Украйна вся было к Орлику и воеводе киевскому [Потоцкому] пристала, кроме [полковников] Танского и Галагана…" Но чуда не случилось — бомба взорвалась, ясырь погнали в Крым, народ отвернулся от Орлика, и "шкипер славный" мог закончить фразу с глубоким удовлетворением и чисто боцманским изяществом: "… но оную изрядно наши вычистили и оных скотов иных за Днепр к гетьману [Скоропадскому], а прочих, чаю, в подарок милости вашей в губернию на пустые места пришлем" — то есть в Ингерманландию, царёв Парадиз на болоте строить (цит. по С.М. Соловьеву).

Похоже, в нашей истории варьировалась одна и та же печальная модель — "утраченный шанс — кризис идеи": Хмельниччина-Дорошенко, Мазепа-Орлик, ЗУНР/УНР-ОУН/УПА/"Galizien". Это, понятно, лишь голая схема, как все подобные конструкции, упрощающая и огрубляющая бесконечное богатство и разнообразие живой истории, ни к каким схемам полностью не сводимой, — но ведь не из пальца же высосанная. Воля же пришла к нам не этими трагическими и героическими лесными тропами и степными шляхами, а, что называется, с другого конца, чуть ли не с черного хода, из Москвы.

Каким другим путем могла прийти к нам независимость?

Предположим, что в1950-е сопротивление УПА не было полностью подавлено и небольшое, но крепкое ядро организации сохранилось. Что дальше? Кто-то скажет: ясно, что — "действовать без надежды на успех", "быть реалистами и требовать невозможного", в общем, "лучше умереть стоя, чем жить на коленях". — Эти героические речения я слышал; пополню их реестр не столь известным, но не менее эффектным: "Лучше быть вдовой героя, чем женой труса. Все мужчины — на фронт!" (так в 1936 г. мадридские дамы встречали республиканцев, драпавших от франкистов).

На практике же борьба постепенно переместилась бы из лесов в большие города; изменились бы, сообразно новым веяниям, и ее методы; Вандея перешла бы в Аль-Каиду и мы с тобой (в 1980-е, согласись, не самые пламенные украинские патриоты) с опаской входили бы в харьковское метро, проклиная "этих чертовых бандеровцев, которые никак не уймутся".

Как следствие, утрата поддержки в массах, даже в Западной Украине (народу ведь хочется спокойной жизни, и его можно понять), и неизбежная маргинализация — обычный удел не усыновленных мачехой-историей радикальных движений.

"Ага! — скажешь ты тут, как-то не по-братски прищурясь, — раскусил я тебя! Издали начал, хитрец, с волынских болот и кенигсбергских трамваев, потом бухгалтерию сводил, в тогу объективизма рядился, белкой скакал, ну ладно, орлом парил над схваткой, в общем, зубы заговаривал, и все, чтобы теперь протащить контрабандой апологию исторического капитулянтства и национального приспособленчества. Отвечай напрямки: на чью мельницу воду льешь?"

Отвечаю (только не смотри на меня волком): на мельницу исторической правды и здравого смысла. Да и с "капитулянтством" и "приспособленчеством" не все так просто. Лесные хлопцы, так и не превратившиеся в городских бомбистов, по-человечески мне симпатичнее московских прорабов на стройке коммунизма. Первые не променяли идею, пусть и исчерпавшую себя, на спецраспределители (которые им, впрочем, никто и не предлагал).

Последние же, когда "настоящие буйные" у них перевелись, в третьем-четвертом своем поколении забыли про мировую революцию, занялись собственным благосостоянием (пошаливали, правда, в Анголах и Афганистанах, но это так, для порядка), а потом взяли и… взяли все себе на стройке неоконченной, объявив себя же детьми лейтенанта Вебера (Максимки) да еще и обругав напоследок простых строителей "совками, неспособными к протестантской этике".

Более похабного выверта история, по-моему, не знала. Говорить про эту гнусь иначе, как матом, есть смертный грех перед великим и могучим; и все же, из последних сил оставаясь в рамках нормативной лексики, не грех будет напомнить, что от этой публики, когда ей стало не до нас, мы и получили омріяну віками незалежність.

Конечно, было бы гораздо живописнее и поучительнее въехать в Киев на черно-красном (традиционные цвета ОУН и УПА) коне, но раз уж вышло по-другому, то нужно изживать травмирующее чувство гадливости от смазанного историей финала и смотреть вперед. Ведь то, что позади, у Запада и Востока Украины, хотя они и "вместе" (антисепаратистская речевка времен Оранжевой революции), останется у каждого свое, отчего совсем не обязательно отчаиваться в общем будущем, впадать в истерику и навязывать друг дружке своих героев и свои мифы. А чужих коров лучше не трогать — со своими бы разобраться…

Источник - Олекса Василенко, АПН